Месть

Я сказал, что у меня проблема, и голос секретарши сделался особенно сочувственным. Она спросила, кто направил меня к доктору Грину, и я ответил ― Мелани Себастьян. Я просил лишь несколько минут его времени.

― Одну секундочку, ― сказала она.

Я стоял у окна и смотрел на утренний поток машин на Триста первой. За дорогой находился бар «Хрустящий доллар». Здание было довольно ветхое, и вывеска, некогда, если верить Дэйву, ярко-алая, поблекла до мутно-розовой. На верхнем этаже соседнего двухэтажного здания помещался танцзал с окнами во всю стену. Иногда я выходил на балкон, опирался на решетку и смотрел, как танцуют вальс.

К югу от бара располагалось несколько магазинов, а за ними ― руины стадиона «Уайт Сокс».

«Сокс» переехали на стадион «Эд Смит» на Двенадцатой улице до того, как я появился в Сарасоте. Летом «Уайт Сокс Сарасота» принимали гостей на «Эд Смит», и город хвастался тем, что здесь некоторое время жил Майкл Джордан [2]. «Сокс» уехали, и появились «Цинциннати Редз». Я еще ни разу не ходил на бейсбол.

― Мистер Фонеска? ― спросила секретарша.

― Да.

― Доктор Грин может уделить вам несколько минут сегодня в час дня. Вам это удобно?

― Да.

― Приходите, если можно, минут на десять раньше, чтобы заполнить некоторые бумаги.

― Хорошо, я приду.

Я повесил трубку. До того момента, когда речь зайдет об оплате, я решил не развеивать ее иллюзии, будто объявился новый пациент. Такие траты я позволить себе не мог. Просунув в дверь одну руку и одну ногу, я знал, как пробраться внутрь.

«ДК» был закрыт. Слишком рано. Я дошел до кафе «У Гвен», находившегося на углу. Хозяйка заведения Гвен ушла на покой несколько лет назад, и ее заменила дочь Шейла. Завсегдатаи стали называть ее Гвен-два, а потом просто Гвен. У Шейлы была дочь-подросток, которая после школы также обслуживала столики. Ее звали Алтея. Интересно, думал я, превратится ли она в Гвен-три. Может быть, это станет традицией, и маму Гвен будет сменять дочка Гвен, пока какой-нибудь гигант градостроительства вроде Карла Себастьяна не снесет их уютную кафешку и не построит на ее месте огромный офис-блок или еще один дорогой многоквартирный дом.

В зале было много народу. Тут сидели и те, кто заходил перекусить по дороге на работу, и пенсионеры, недавние и давнишние, которые привыкли завтракать здесь, чтобы быть рядом с людьми, здороваться, разговаривать.

Я становился более или менее регулярным клиентом. Я заходил сюда, когда мне надо было рано вставать. Если я вставал поздно, я завтракал у Дэйва в «ДК». «У Гвен» открывалось в пять утра, до рассвета.

У стойки оставалось свободное место между мужчиной, похожим на водителя грузовика, и тощим седым стариком.

Гвен с утренней улыбкой, в переднике и почти без косметики на круглом розовом лице поставила передо мной белую кружку с кофе.

― Омлет, две полоски бекона и ржаной тост?

Я кивнул. Она тоже кивнула и поспешила на кухню с кофейником в руке. Люди, сидевшие за пятью столиками позади нас, вели тихий утренний разговор, постепенно просыпаясь.

― Я видел вас здесь раньше, ― сказал старик справа от меня.

Я кивнул и продолжал пить кофе.

― Вы ведь с севера?

Я снова кивнул. Отхлебнул еще кофе.

― Нью-Йорк?

― Чикаго.

― А я из Стьюбенвилла, под Кливлендом. Дин Мартин тоже был из Стьюбенвилла. Я знал некоторых из его людей.

― В самом деле?

― Да. Я тут уже пятнадцать лет. Думал уехать обратно, но у меня там никого не осталось. Жена умерла шесть лет назад. Вы понимаете?

― Понимаю.

― Похоже, вам сегодня не до разговоров, ― сказал он.

Я улыбнулся. Это была не совсем улыбка, но что-то похожее.

― Извините, ― сказал я, когда Гвен, то есть Шейла, вернулась с моей тарелкой. ― Я живу здесь около трех лет. Моя жена тоже умерла.

― Сочувствую вам, ― сказал он. ― Она, наверное, была молода. Кэролайн было семьдесят два года, в наше время развитой медицины еще не старость.

― Да, ― сказал я, начиная есть.

― Меня зовут Тим, а вы...

― Лью.

― Чем вы занимаетесь, Лью?

Я пожал плечами. Чем я занимаюсь? Убиваю время. Смотрю фильмы. Беру работу, когда она приходит сама или когда нужно есть, пить и выживать.

― Работаю в суде, доставляю повестки.

― Правда?

― Конечно, правда.

Яйца были хороши, мягкие, но не сырые. Бекон хрустящий. Кофе тоже помогал, и я потихоньку начинал чувствовать себя человеком.

― Опасное дело? ― спросил Тим. Он повернулся ко мне на своем круглом табурете.

― Обычно нет.

― Я не хочу вас обижать, но думаю, я бы не справился с работой, которая бы восстанавливала против меня людей.

― Меня устраивает режим, ― сказал я.

― А я сварщик, ― сообщил Тим. ― То есть был сварщиком. Мне очень нравилась моя работа.

― Корки Флинн, ― произнес голос слева от меня.

Это был крепкий парень на несколько лет моложе меня. Продолжая жевать, он повернулся ко мне.

― Корки Флинн, ― повторил он. ― Не помнишь? Не так уж, черт возьми, давно это было.

Я посмотрел на него, не отрываясь от завтрака. Ни его имя, ни лицо как будто ничего мне не говорили.

― Ты притащил мне повестку на развод. Явился ко мне в гараж и сунул мне ее прямо при Эрле и Спенсе.

― Вряд ли это был я.