Месть Адельгейды. Евпраксия

— Хватит гурундеть. Надо торопиться. Никому ни слова.

Выждав полчаса, Адельгейда натянула дорожные кожаные туфли и перчатки из лайки, а на плечи накинула домино. Только захотела выйти из комнаты, как столкнулась с Лоттой. Каммерфрау оглядела её с ног до головы и с наигранным изумлением начала расспрашивать:

— Вы уходите, ваше величество? Не поставив меня в известность?

Государыня вспыхнула:

— Что такое, Берсвордт? Вы за мной следите?

— Нет, но у меня приказ императора — быть повсюду с вами.

— Ну, так вот вам приказ императрицы — убирайтесь вон! Я сама знаю, что мне делать.

— О, не сомневаюсь. Но позвольте сопроводить вас, ваше величество. Мне распоряжение императора всё-таки дороже.

— Я сказала: вон! Или повелю вас связать.

— Ах, связать? Воля ваша. Только я успею до этого кой-кого отправить на поимку лазутчика, посланного Конрадом и засевшего тут в саду.

Задрожав, русская княжна проронила:

— Значит, вы читали пергамент в ладанке?

Немка усмехнулась:

— Не сердитесь, ваше величество: это часть моих служебных обязанностей... Вы потом мне спасибо скажете.

— Вот уж не надейтесь! — И гримаса гнева исказила лицо Опраксы; не осталось и в помине тихой, богобоязненной дурочки, за которую многие принимали киевлянку, — перед Берсвордт стояла правнучка Владимира Красное Солнышко, властная, упрямая и самолюбивая; выпростав руку из-под плаща, Евпраксия схватила бронзовый канделябр, где горели свечи, и с размаху ударила им в лицо каммерфрау. Та от неожиданности не успела ни вскрикнуть, ни ойкнуть и свалилась, лишившись чувств. Из её ноздри на ковёр заструилась кровь. — Так тебе и надо, поганка, — оценила по-русски Ксюша. — Это тебе за «Пиршество Идиотов»! — и поспешно скрылась из комнаты.

Беспрепятственно спустилась на первый этаж, пробежала по галерее, чуть заметно кивая выставленной охране, оказалась во дворе замка и пошла вдоль стены дворца, наклоняя голову, чтобы капюшон скрыл её лицо. Отворила мокрую от дождя дверцу сада и попала внутрь.

Сад ещё не сбросил листвы; резко пах жасмин, ива склоняла до земли длинные плакучие ветви, а кусты смородины были сплошь усыпаны крупными ягодами. Влажный прохладный воздух распирал лёгкие. Где-то сбоку послышался детский кашель.

— Груня, Лёвушка, я не вижу вас! — вглядываясь в сумерки, с нетерпением сказала Опракса. — Отзовитесь.

Но вначале из темноты выступил мужчина — в круглой суконной шапке, неприятно надвинутой прямо на глаза, и завёрнутый в чёрный длинный плащ. Он сказал по-немецки с сильным итальянским акцентом:

— Ваше величество, мы служанку взять с собой не сможем. У меня распоряжение герцога Вельфа только относительно вас и принца.

— Что ж, тогда передайте герцогу, что он полный остолоп, — гордо произнесла государыня. — Груня мне больше чем служанка, и бросать её у чужих людей не намерена.

Человек из Каноссы несколько мгновений раздумывал. А потом вздохнул:

— Делать, видно, нечего; как желаете. Но учтите: шансы на побег уменьшаются ровно вдвое!

— Не болтайте зря. Время дорого.

Из-за дерева выплыла Горбатка с ребёнком. Мальчик то и дело покашливал.

— Лёвушка, голубчик, что с тобою? — наклонилась к нему родительница и коснулась губами лба. — Боже Святый, да он в огне! У него лихоманка. Нам придётся остаться.

— Ваше величество, — произнёс мужчина, — скоро протрубят в рог и поднимут мост, а крестьянин, согласившийся спрятать вас в бочке из-под вина, побоится ждать и уедет.

— В бочке от вина? — подняла глаза Адельгейда. — Но вместит ли она троих?

— В том-то и вопрос...

Выскользнув из сада, вереницей двинулись через длинный двор к винным погребам. У дверей одного из них стояла телега, на которой покоились две большие бочки.

— Да их пара! — радостно воскликнула Евпраксия. — Места хватит всем!

— Нет, вторая полная, — покачал головой провожатый. — Он везёт вино в ратушу. — Оглядевшись по сторонам, сделал знак вознице.

Тот приблизился: это был мужик лет под пятьдесят, в кожаной безрукавке мехом внутрь и простых холщовых портах.

— Здравия желаю благородным синьорам, — поклонился он, стягивая шапку.

— Тихо, не бурчи, — осадил его человек от Вельфа. — Открывай пустую. Надо разместить их троих.

— Не, втроём не влезут, — заявил крестьянин.

— Надо, чтобы влезли.

Первой в бочку засунули государыню. Дали на руки мальчика. А затем стали впихивать Груню Горбатку. Пожилая женщина причитала, поминала Господа и кряхтела. Кое-как умяли и забили днище.

В бочке было страшно, тесно и темно. Пахло старым кислым вином, свежего воздуха явно не хватало, и дышалось трудно. И к тому же принц беспрерывно хныкал, куксился и покашливал. Мать, прижав его к сердцу, тихо говорила:

— Потерпи, потерпи, хорошенький. Скоро мы приедем. И уложим тебя в постельку, напоим горячим, выгоним недуг. Всё у нас устроится. И никто тебя у меня больше не отнимет...

По движению бочки стало ясно, что телега тронулась.

Миновали двор и подъехали к первым воротам. Подошла охрана:

— Луко, это ты? Дай хлебнуть винца.

— В следующий раз. Должен привезти бочки к ратуше до того, как совсем стемнеет.