Месть без права на ошибку

– А что мне прикажешь думать? Со мной ты не разговариваешь, только «подай-принеси». Ты почти не спишь со мной. (Это она про секс. Да, сексом с ней занимается редко. Но спит регулярно – в одной кровати.) Так что же мне думать?

– Люба, у меня сейчас столько проблем… к концу дня еле на ногах стою. Если бы я с кем-то спал, то и тебя не забывал, чтобы не заподозрила, сама взвесь… Я думал, моя жена меня понимает…

Люба уже виновато смотрела, постепенно успокаиваясь. Поверила. Поверила потому, что хотела верить. Нечто похожее на жалость шевельнулось внутри Ильи, иногда такое с ним бывает.

– Знаешь, Любаша, нам надо отдохнуть. Давай-ка махнем куда-нибудь… в Эмираты, что ли? Вдвоем? А?

В глазах Любы засветился огонек счастья, она улыбнулась, и взору Ильи снова бросились черненькие усики.

– Только не сейчас, – поспешил охладить надежду он, так как жалость в единый миг улетучилась. – Ближе к зиме. Сейчас невозможно, куча работы. А вот зимой, думаю, смогу вырваться на недельку. Угу?

Вот и все. Пусть мечтает о жарких странах, он туда поедет, мысль хорошая, но не с ней. Единственное, что мог подарить ей еще, – это секс. Но сначала подвел Любашу к извинениям за оскорбления и великодушно простил ее. Потом повел в спальню, раздел, уложил на огромную кровать, нежно гладил все части большого тела, целовал грудь…

Люба, закрыв глаза, трепетала, страстно дыша. Он лег на нее, его объятия становились все жарче, поцелуи крепче. Вот уже Люба билась под ним с такой силой, что, казалось, развалится тяжелая дубовая кровать, и стонала…

Он тоже готов был стонать в экстазе, только обнимал совсем другую. Ласкал и целовал другую. С другой занимался любовью, а не сексом. Поэтому глаз не открывал, чтобы не исчез мираж в его бурных фантазиях. А когда Люба мирно похрапывала рядом, удовлетворив свое тело, он долго лежал и думал… думал о другой. Вера…

Тетя Паша не была пьяньчужкой, но выпить любила, этот ее грешок часто подвергался шуткам со стороны сотрудников бюро. Про нее ходили анекдоты, многие доходили до нее, она хохотала до слез и совсем не обижалась. Остряки прозвали сторожиху Армянское Радио, так как ответить она могла на любой вопрос из любой сферы. Сидеть бы ей дома перед телевизором, да пенсии – всего ничего, вот и приходится служить по ночам сторожем.

В каптерке для сторожей тетя Паша налила в чайные чашки самогона. На одной тарелке разложена тюлька, которой Вера отрывала головки с внутренностями и аккуратно укладывала хвостиками к краю, а остальное бросала на кусок газеты для бездомных кошек. На другой – нарезанный хлеб, петрушка и мясистые помидоры, яйца. Тетя Паша чистила картошку в «мундире» под свои рассуждения:

– Вот спроси, чего хорошего я видала? А ничего. Не помню ни одной настоящей радости.

– А дети? – спросила Вера, моя руки.

– А шо дети? Радость, да. А кормить-одевать, шить-стирать? Веришь, не помню ни одного дня, шоб я отдыхала. Даже в праздники. Ну, давай.

Выпили. Картошка теплая, помидоры сладкие, а тюлечка… Вера, оказывается, страшно хотела есть.

– Жизнь моя тока и была: дом та работа, – делилась тетя Паша. – Отмантулишь на заводе, еле ноги тащишь, а дома еще больше работы. Нечего вспомнить. Ни одного красивого платья не носила. Не, были, конечно, платья, тока не такие. Теперь одна живу. Муж сдох, прости Господи… Дети черт-те где, даже не звонят. Свободная… А платье и щас не могу купить, да оно уж и без надобности.

– Ой, я пьяненькая.

– А ты кушай. Выпить граммульку та покушать – это ж здоровье. Шо ты лыбишься? Врачи советуют: сто грамм в день для сердца полезно. Ну, давай. Чокаться не будем, помянем моего мужа, раз припомнился, шоб ему в гробу икнулось. Ох, и скотина был… царство ему небесное. Смешно тебе?

– За что вы его так ругаете? – хихикала Вера.

– Яичко бери… Худючая ты, Верка, одни кости. А мужа разве ж я ругаю? Шо ты! Десять лет как сдох, спасибо ему, на старости лет дал пожить спокойно. Прямо у калитки замерз пьяный, а зима… Веришь, я так плакала, так плакала… от радости. И как его пережила? Гонял – страшно, босиком от него убегала по снегу. А теперь я – кум королю, шо хочу, то и делаю. Сватались ко мне, тока на шо они мне сдались. А ты как?

– Да так, – Вера раскраснелась, ее клонило в сон.

– Растакалась. Скрытная ты, Верка. Шо ты все молчишь? Плохо без матери?

– Привыкла… Теть Паша, вы меня не возьмете на квартиру?

Та удивленно откинулась на спинку стула. Молчаливая и вежливая Верка ей нравилась. Слухи-то разные ходили, будто у нее кто-то был (как не быть у такой красавицы), будто сделала она аборт (дело-то житейское), будто ничего с тем хахалем не сладилось (кобель, что взять), и мать умерла недавно. Но одни слухи. Пробовала тетя Паша у Лидки-вертихвостки вызнать, так та так налетела, что всякая охота утолить любопытство отпала: сто слов в минуту и угрозы, что она, Лидка, разберется, кто тут сплетни сеет. С другой стороны, хорошая у Верки подруга, тетя Паша в глубине души зауважала Лидку, хотя обидела ее эта дамочка.

– Ты же местная, у тебя должна быть жилплощадь, – наконец задумчиво произнесла она.