Услышав про маячки, мужик нахмурился, оттёр меня плечом и выдернул диверсанта наружу. И ох как мне его взгляд не понравился, которым он смерил мужика с головы до ног! Словно приценивался с чего начать: оторвать ему голову, или отстрелить ноги? Да тут ещё второй парень из патруля, совсем молодой, потемнев лицом, приблизился, и начал неторопливо снимать "Калашникова" с плеча. Вот уж совсем ни к чему допускать расправу над пленным патрульными, да еще средь бела дня, при большом скоплении народа. Горожане вряд ли останутся безучастными, и примут участие в расправе, пусть и совершенно справедливой. Линчуют падлу, а это неуместно. Сейчас, на фоне того, что в Минске скоро начнётся второй раунд переговоров по Донбассу, это будет совершенно некстати. Уже сегодня же к вечеру найдутся доброхоты, которые выложат в сеть видеозаписи с мобильника с такими смачными картинками и не менее смачными комментариями. И как это отзовётся в Минске? Тут же поднимутся вопли о зверствах ополченцев над мирными жителями Донецка. Поди докажи потом кто есть ху. Переговоры это может и не сорвёт, но позицию Донецка подмоет серьёзно. Да и нашего президента вынудит иметь нездоровый вид на переговорах, где он будет находиться в качестве посредника, наравне с французским президентом и канцлером Германии. К тому же мало того что от этого козла потом и грамма информации не получишь, так ещё и патрульным достанется на орехи. Не вариант. Положив руку старшему на плечо, я предостерёг:
- Не надо, старшой. Не марайся. Я понимаю...
Старший резко сбросил мою руку и сквозь зубы процедил:
- Что ты понимаешь, командир? Три месяца назад из-за такого ублюдка моя младшая дочь погибла. Прямо во дворе школы. Ей было тринадцать. Тринадцать!!! Жена моя поседела в один день. И старший сын, посмотри на него, - мужик кивнул на второго патрульного, - повзрослел раньше времени. А ему и восемнадцати нет. Добровольцем пошёл в ополчение, кончилось у него детство, как сестрёнку похоронили. Понимаешь?
А второй патрульный уже снял "калаша" с предохранителя и передёрнул затвор. Дело принимало совсем уж дурной оборот. Если сейчас ещё и Стасик с Азиком поддержат патрульных я не смогу их всех четверых удержать. Диверсант, видя такой оборот, побледнел и почти проблеял:
- Мммужики-и-и-и!!! Не убивайте, всё скажу. Гадом буду, я много знаю!
Но всё же мои парни молодцы. Верно поняли моё положение, и поддержали, наступив на горло собственной песне. Вывалившийся из салона Стасик в две секунды мягко обезоружил молодого патрульного, а Азик, зашедший сбоку, зафиксировал старшего патруля. Я, чтобы хоть малость разрядить обстановку, коротко врезал диверсанту под диафрагму, и затолкал его обратно в салон. После чего тихо и мягко попросил:
- Не надо, ребята. Поверьте, мы вас понимаем. У самих руки чешутся. Но не можем мы так, самосудом. Да и нужен он ещё. Вы простите нас. Мы вашему горю искренне сочувствуем, поверьте. Но допустить расправы над пленным мы не можем. Простите. Если вам трудно с собой справиться, мы сами его в комен...
- Ты кто? - резко перебил вопросом старшой. - Из каких тылов вылез? Я с лета прошлого года на передовой, мы там таких...
И заскрипел зубами, не в силах закончить. Я коротко глянул в его глаза, злые, беспощадные, и похолодел. Как бы он и на нас не кинулся с голыми руками. И ещё в глазах у него - слёзы. И такая печаль, что у меня ком в горле застрял, и слова с трудом произнеслись:
- Я - "Трёшка". Так и передай в комендатуру. И этого урода доведи. Ты понял? Иначе сам под трибунал пойдёшь. А твоя жизнь на другое потребуется, не губи её.
Мужик, услышав наш позывной, вдруг отмяк и почти восторженно уточнил:
- Та самая "Трёшка?! Ну... Прости, братишка, плохо о тебе подумал.
Протянув руку к Стасику, он попросил:
- Ты сына то моего отпусти, солдат. Хрен с ним с этим уродом. Пусть поживёт. Пока. Доведём мы его, не сомневайтесь. А вам спасибо, парни. О вас же легенды ходят! Жене расскажу - не поверит что я с самой "Трёшкой" говорил! Вы это, парни... Устройте им там фейерверк такой, чтоб в Киеве было видно. Пусть, твари, полюбуются, как их на Донбассе весело встречают. С почестями.
Выдернув из машины малость оклемавшегося после моего удара диверсанта, старшой ткнул его мордой в машину и сноровисто сковал руки за спиной наручниками. Похлопав по плечу, увесисто предупредил:
- Вздумаешь бежать - я тебя даже убивать не стану. Прострелю ноги и отдам прохожим, сообщив, что ты есть за фрукт. Вон их сколько на улице, и все тебя очень любят. Усёк?
Диверсант молча кивнул, совсем потеряв от испуга дар речи. А старшой протянул мне руку и представился:
- Мыкола меня зовут. Николай, то есть. Сам шахтёр. А сына - Борис. Студент политеха. После войны закончит. Удачи вам, парни. Храни вас Бог. Всей семьёй за вас молиться будем. Как зовут то вас? Вы не думайте, я - могила. Никто не узнает.
Таиться особо нам ни к чему, слава вон она как, всё равно впереди нас бежит. Да и есть у нас троих причины, чтобы о нас знали. И не только по эту линию фронта. И я спокойно сообщил наши имена вместо позывных: