Месть для ласточки (СИ)

- Все же неудачный опыт? - возвращается к старому Льюис, словно уже уверен в этом на все сто, - В том смысле, в котором подразумевают обычные смертные.

- Я никогда не считал себя несчастным, - вместо ответа произносит Алан, и в этом почти нет лжи. Люди порой жалеют омегу, но он сам не понимает этого. Алан никогда не страдал от того, в чем они видят огромную проблему или страшное событие, его никогда никто не слушает, хоть сколько говори, что все хорошо, они гладят омегу по голове и утирают слезы. Не его, свои. Потому Алан не дает даже намека на то, что бывало с ним ранее, и навсегда избавил себя от общества тех, кто знал

- Ты неожиданно разговорчив… - удивился даже такому ответу Льюис, кажется, он вообще не рассчитывал хоть на какой-то комментарий по этому вопросу. Какой смысл задавать тогда? Вдруг случится чудо?

- Кажется, что даже слишком, - омега поднимает свои глаза, глядя прямо в лицо Льюиса. Губы призывно блестят, и всем своим видом Алан будто спрашивает: «Хочешь? Хочешь еще поцеловать эти губы?».

Льюис хочет, очень хочет.

Часть 6

Алан набирает номер еще утром, даже не вылазя из постели. Будильник сброшен, надо вставать, но он чертовски не хочет делать этого, так как не спал почти всю ночь.

Заведенный им же разговор не давал сомкнуть глаз, и пока Алан не нашел ответа, он продолжал искать. Поиски завенчались успехом лишь к пяти часам, и простая истина вновь озадачила омегу. Он словно застрял в каком-то пространстве непонимания, его состояние похоже на миг, когда видишь что-то абсолютно новое, необычное, о чем раньше слышал лишь скупые рассказы. Это как увидеть снег, когда всю жизнь провел под палящим солнцем и летом круглый год.

Он начал понимать, ухватился за то невесомое ощущение, что повисло в ту ночь. Алан подумал, что ему неожиданно хорошо вот так идти рядом с Льюисом, хотя тот не сделал абсолютно ничего выдающегося, чтоб заслужить такое ощущение. Брюнет не раз ведь бывал на свиданиях, сопровождаемых однозначной скукой, но почему-то именно в эту ночь он почувствовал что-то. Оно было очень слабым, но теплым. Всего на секунду Алан подумал, что может понять, на что похожа любовь, как Льюис разгромил все надежды своим чертовым чаем.

На разрушенную атмосферу наложилось то, в чем Алан и раньше был уверен — Льюис от него что-то скрывает, что точно как-то касается самого омеги. То, что они встретились случайностью не было, для официанта из «Ласточки» Алан не был незнакомцем, и вряд ли его знания ограничиваются именем. Почему? Зачем? Какой в этом смысл?

Альфа не взял трубку.

- Ну и черт с ним… - проговорил Алан своему отражению, умываясь слишком долго. Хотелось смыть с себя что-то, какую-то невидимою грязь, и это желание не отпускало, хотя сам омега понимал его иррациональность. - Я нормальный, - говорит он своему отражению, это немного успокаивает.

На душе ютится обида, но Алан упорно ее отрицает. Фиг с ним, с альфой этим. Будет обоим лучше, если эти отношения закончатся сейчас, если Льюис испугался или же решил, что ему нужен кто-то по-нежнее и романтичнее. Понять разницу любви — не так уж и важно, жил ведь как-то раньше, никогда это не волновало.

Ложь.

Волновало, очень даже волновало. Каждый раз, натыкаясь на это слово, Алан пытался понять, какой в него вложен смысл. Каждый раз, когда Георг пишет ему «люблю», Алан перечитывает раз за разом, чувствую себя ущемленным, ограниченным.

«Люблю тебя».

Эти слова звучали и десять, и тридцать лет назад. А вот двадцать лет назад этих слов не было, но оно и к лучшему, Алана тошнило каждый раз, когда воспоминания врезались в голову.

«Мой любимый Алан».

Он просто не мог принять этого, понять, не мог поверить. Помнится, тогда его силком тащили к психологу, объяснявшему, что все это тяжело и аморально, но Алан этого не понимал, кричал и спорил, какое-то время переваривал новую информацию и доводы специалиста, а потом понял, что лучше молчать. Когда ничего не говоришь, не споришь, смиренно качаешь головой, тогда о тебе думают лучше, тогда считают, что ты идешь на поправку и в посторонней помощи нуждаешься все меньше.

Они решили, что «вылечили» Алана, но тот никогда не считал себя больным, да и таковым не был. Понятие любви для него размылось, наполовину стерлось, все исковеркалось. Кажется, те сеансы изранили его сознание куда сильнее, нежели «любовь» взрослого мужчины.

Дети любят родителей, между людьми зарождается любовь, ребенок — это тоже плод любви. Это все разные чувства, Алан знает, что любовь детей и родителей — это одно, любовь между альфой и омегой — это другое, а плод любви — это скорее последствия незащищенного секса, когда о реальной любви может и не быть и речи. Теоретически он понимает различия, но на практике не понимает ничерта.