Своим магическим зрением я видел, как ржавеет железо цепей. Если бы человек задел эту силовую линию, он бы активировал заклинание, заставлявшее снова и снова звучать мои слова. Мое послание, которое должно было привлечь к камню любопытных. Но заклинание лишь отпугивало детей человеческих, и они стали приходить еще реже.
Периоды сна стали еще продолжительнее. Вскоре у меня уже почти не осталось сил шевелиться в бодрствующем состоянии. Лишь мой разум сумел сбросить оковы. Я знал, что усну и не проснусь. Я заметил, что заклинание, с помощью которого я пытался законсервировать свои слова для вечности, начало угасать. А сил на его обновление я в себе не нашел. Все, что осталось у меня из запаса воли, я хотел вложить в свое последнее, могущественное заклинание. Я привязал свою душу к телу, чтобы никогда не родиться снова. И придумал заклинание, которое отбирало у всякого, кто приближался к моей темнице, жизненную силу и отдавало ее мне.
Поскольку я был слаб, то запечатал заклинание кровью. Я заплатил жизнью, чтобы иметь возможность вернуться, — он поднял морщинистую правую руку, ногти на которой были длинны, словно когти. — Я вспорол себе горло и отдал жизнь в надежде получить ее обратно. Привязав последнюю искорку жизни к худому скелету, заточенному в камне. И действительно: когда Ливианна пришла, кое-что еще оставалось.
Нандалее смотрела на темную наставницу, возможно, лучшую чародейку в Белом чертоге. Она казалась изможденной и даже немного похожей на Манавейна своими черными, как вороново крыло, волосами.
— Почему ты напал на Ливианну, когда она открыла твою темницу?
— Она была в облике сына человеческого, жреца, — он с сожалением пожал плечами. — И признаю, я пожадничал. Я был уже недалек от того, чтобы погибнуть окончательно. Я питался, не думая о жертве. И только слегка набравшись сил, я понял, что ко мне не мог прийти сын человеческий. Но тогда она уже сбежала.
— Со мной было примерно то же самое, — сказал Ливианна. До сих пор она молчала, просто стояла, прислонившись к дверному косяку у входа в убежище. Она выглядела бледнее обычного и говорила тихо. — Когда я поела и слегка подкрепилась, то поняла, что произошло. Я вернулась обратно в храм Ишты и в облике Туватиса поговорила с коллегиумом старейшин храма. Все они слышали истории о том, что в Глубинных чертогах таится что-то темное. Что там сидит в темнице чужая, демоническая сила. Старшие из них все видели, насколько расстроенными возвращаются хранители Глубинных чертогов, выполняя свои обязанности. Я объяснила им, что заклинание, удерживавшее зло, ослабло и что теперь нужны человеческие жертвы для того, чтобы снова укрепить его. Они дали мне девять рабов. Молодых, сильных ребят, которым я сказала, что они должны будут помочь мне отремонтировать поврежденную стену. Из уважения к святыне все они были одеты в торжественные черные одежды, на головы были наброшены капюшоны. Своими жизнями они помогли подкрепиться Манавейну.
Когда я вернулась обратно с мужчиной в черном, то сказала жрецам, что девяти жизней оказалось достаточно. Я успокоила их, сказала, что старое заклинание снова сильно и что я запечатала все врата в глубину. Никто не поймет, что произошло внизу.
Нандалее перевела взгляд с Ливианны на Манавейна и обратно. Ей не нравилось происшедшее, но сделанного уже не воротишь. Кроме того, отчет Манавейна укрепил ее в решимости действовать по плану, который начал вырисовываться после появления Элеборна.
— Значит, нас снова семеро, — твердым голосом произнесла она. — Я прошу тебя, Манавейн, и тебя, Элеборн, по мере сил поддержать нас. У меня есть план, как попасть к Нангог, не привлекая к себе внимания, — удастся ли выйти оттуда живыми — другое дело, но об этом она пока говорить не хотела.
— Мы поступим следующим образом…
Сердце для богов
На горизонте Элеборн увидел деревню. Свет полуденного солнца сверкал на золотых штандартах с крылатым солнцем и львиной головой. Наконец, после трех дней поисков он нашел бессмертного Аарона.
Полчаса спустя он направил боевую колесницу к маленьким, обрамленным каменными стенами просяным полям, мимо холма, к скоплению покосившихся хижин из необожженного кирпича. У подножия склона, у пруда, простиралась хорошо орошаемая финиковая роща, откуда выбежала ватага любопытных ребятишек. Смеясь и крича, они бежали рядом с его колесницей до тех пор, пока он не добрался до деревенской площади, где был натянут большой тент. В тени на простых тростниковых циновках сидел бессмертный и некоторые влиятельные люди деревни и что-то оживленно обсуждали.