Месть еврея

Трудно описать, что чувствовала Руфь, находясь в этом раю ее любви, где каждая вещь пробуждала в ней воспоминания. Страх, не случилось ли что с ее ребенком, усилил ее нравственные муки. Она видела, как пожар залил багровым светом сад. Что если ребенок погиб в пламени? Тогда какой ужасной ценой купила она себе жизнь! С глухим стоном Руфь упала на диван и спрята­ла голову в подушку, но Гильберт не дал ей долго пре­даваться отчаянию.

—  Сударыня,— сказал он, слегка касаясь ее плеча,— мне очень жаль, что не могу дать вам отдыха, в кото­ром вы так нуждаетесь, но опасность, угрожающая нам, не позволяет терять ни минуты. Вам надо уехать из Пешта двенадцатичасовым поездом, а теперь уже одиннад­цать часов. Вы должны подкрепить ваши силы, я при­готовил вам закусить и уложил ваши бриллианты и дру­гие вещи в чемоданчик. Вы отправитесь, с Николаем в Париж, где я присоединюсь к вам позже, так как выеду только завтра, имея надобность сделать здесь кое-ка­кие распоряжения в наших общих интересах.

Разбитая, утратив способность думать и действовать, Руфь молча подчинялась всем распоряжениям, и час спустя поезд увозил ее на всех парах далеко от родно­го города.

Лучи восходящего солнца осветили всю ужасную кар­тину опустошения как снаружи, так и внутри дома бан­кира: снятая крыша, почерневшие стены, разбитые ок­на... Улица была загромождена мебелью и узлами, тол­пы любопытных окружили группу несчастных жильцов, с отчаянием глядевших на остатки своего имущества. Поджог с двух противоположных сторон произвел страш­ные разрушения, и только соединенными усилиями всех пожарных частей можно было остановить пожар и по­тушить его наконец. Счастливой, непостижимой случай­ностью комнаты, предназначенные в былое время Ва­лерии, остались нетронутыми. Зато огонь поднялся в этажи, занимаемые жильцами, что имело гибельные пос­ледствия. Смерть трех жертв была уже констатирована. Ребенок, которого спускали из окна, упал и разбился. Один из слуг Самуила был смертельно ранен упавшей на него лестницей, наконец, в квартире первого этажа нашли обугленный женский неузнаваемый труп и тотчас предположили, что это труп баронессы. Молва, все преу­величивавшая, не удовлетворилась этими жертвами, и с рассветом в городе распространились самые невероят­ные слухи.

Самуил принимал деятельное участие в оказании по­мощи. С полнейшей неустрашимостью являлся он в са­мых опасных местах, и, не заботясь о собственном иму­ществе, употреблял все усилия для спасения жильцов. Когда, наконец, опасность миновала, местный полицейс­кий комиссар предложил ему. обойти с ним квартиры, чтобы констатировать убытки и затем составить акт о всех подробностях катастрофы. Медленно и беспрестан­но останавливаясь, чтобы делать отметки, обходили они комнаты, в которых вчера еще все было так спокойно и роскошно, а теперь эти оголенные и почерневшие стены, залитые водой, выпачканные сажей, и пол, усыпанный об­ломками ваз и статуй, представляли грустную картину полного разрушения.

В спальне Руфи, пострадавшей более других комнат, Самуил остановился у вделанного в пол несгораемого шкафа с драгоценностями, который уцелел от огня, но к крайнему его удивлению-, ключ от него, всегда нахо­дившийся в секретном ящике бюро, теперь торчал в замке. Он поспешно отдернул дверцу и побледнел, уви­дев новое подтверждение своих подозрений: все футля­ры исчезли... Следовательно, Руфь бежала и унесла с собой все свои золотые вещи, а ее сообщники, кто бы они ни были, прикрыли ее бегство поджогом дома.

—  Может, вы заподозрили воровство, господин ба­рон,— спросил комиссар,— оно весьма вероятно, так как я все более и более убежден, что это поджог.

—  Нет, нет,— глухим голосом ответил Самуил.— Кроме моей жены никто не мог открыть этот замок с секретом и, вероятно, желание спасти свои драгоцен­ности задержало ее и было причиной смерти. У меня лично нет подозрений ни на кого, я слишком подавлен несчастьем, постигшим мою семью, чтобы думать о чем-нибудь другом. А потому прошу вас, г-н комиссар, продолжайте осмотр один или с моим управляющим Леви. Мне же необходимо отдохнуть несколько часов.

—   Гм! Бедный молодой человек! Я начинаю думать, что эта катастрофа скрывает семейную драму,— подумал комиссар, оставаясь один.

Дав Леви нужные указания, Самуил сел в карету, велел ехать в загородную виллу и в полном изнеможе­нии откинулся в угол экипажа. Он чувствовал пустоту в голове и гнетущую тяжесть в сердце.

В саду виллы перед террасой маленький Самуил иг­рал, сидя на деревянной лошадке. Увидав отца, он соско­чил и бросился ему навстречу, со всей быстротой своих рез­вых ножек. Радостная улыбка озарила его личико, русые локоны развевались по ветру, словно золотой ореол.

Самуил поднял ребенка на руки и страстно прижал к груди.

—  Какой ты сегодня грязный, папа, всклокоченный,— воскликнул мальчик, трепля ручонками волосы отца и желая пригладить их.— И отчего у тебя руки такие чер­ные, поцарапанные. Тебе больно? — спросил он, прижи­маясь розовой щечкой к бледному лицу Самуила.