Месть Империи 4. Бремя Власти

— Ты хочешь, чтобы твое слово весило тяжелее законов Руголанда и готов сражаться за это. Мы все здесь помним судьбу Тонгвара Улиссона, и возможно, ты сумеешь одолеть меня, но следом за мной тебе придется убить и их всех. — Тури обвел взглядом семерых охотников. — А потом тебе придется сражаться с каждым руголандцем, которого ты встретишь на своем пути, потому что любой из них обязан будет покарать преступника, вставшего против закона. Даже если ты выживешь, то все равно станешь изгоем и никогда не сможешь вернуться на родину. Ты готов к этому?

Понимая, что ему подсказывают выход и не в состоянии понять какой, Ольгерд буквально прошипел сквозь стиснутые зубы:

— Мне все равно! Женщину я не отдам!

Один из охотников нагнулся к Тури и прошептал:

— Парень не в себе. Если завяжемся, то крови много будет. — Он замолчал, прикидывая что-то про себя, а затем спросил. — Может стрелой его взять, как мыслишь?

Рука охотника потянулась за спину к луку, и в этот момент Ингварсон уловил как напружинилось готовое к броску тело Ольгерда. Опять вспомнилась смерть Улиссона и три его промаха. — «Три раза ведь бил в упор и ни разу не попал!» Какая-то слепая уверенность появилась в душе старого воина, что его жизнь и жизнь его семерых бойцов сейчас висит на волоске. Стоит лишь только дернуться, и никто ничего не успеет, ни вытащить лук, ни наложить стрелу. И если тотчас же все не остановить, то в следующий миг начнется такая кровавая баня, что лучше и не думать.

Он резко положил ладонь на плечо товарищу. — Не стоит! — И уже совсем другим, миролюбивым тоном обратился к Ольгерду. — Вот что я скажу. Все мы тут погорячились, а судить или миловать вообще не нашего ума дело. Сделаем мы вот как. Заберем девку и всех оставшихся рабов с собой, а там пусть совет рода собирается и вместе со всей дружиной решают, как быть. Опять же конунга нового надо сперва выбрать, его слово первейшее будет. — Тут он очень внимательно посмотрел прямо парню в глаза и до того вдруг дошло, что именно Тури пытался все это время до него донести.

В голове Ольгерда вдруг вспыхнуло спасительное озарение: «Вот он о чем! Я же последний в роду Хендрикса и на место конунга у меня прав поболе, чем у других. А тогда, как уже пытался вразумить меня Ингварсон, мое слово будет иметь совсем другой вес, ведь конунг изрекает волю богов. — Разумные мысли успокоили настолько, что исчез из головы звон бубна и призыв к кровавой жатве. — Стоп! Конунгом меня еще никто не выбрал и более того очень многим я не по нраву. Даже сомнений нет, что ветераны скажут, — мол знаем его всего-ничего, доверия еще не заслужил, да и зелен совсем. Многие проголосуют против. Там все будет зависеть от того, как решат Озмун и Кольдин Долговязый, а они то уж точно потребуют допроса и казни преступников. — Ольгерд уже окончательно пришел в себя и все больше убеждался в том, что вариант, предложенный Ингварсоном, это лучшее из имеющегося. — Выберут или не выберут конунгом, до этого дожить еще надо. Самое главное, есть время подумать и все взвесить. Никто никого убивать и пытать сейчас не будет, и это уже хорошо. Надо верить, что пока доберемся до южного берега что-нибудь да случится, и выход обязательно найдется».

* * *

К южному берегу шли долго. Второй корабль пришлось оставить, людей едва хватило для управления одной ладьей. Ветер как назло развернулся и всю дорогу вновь задувал встречный. Пришлось прижиматься к берегу и под прикрытием скал идти на веслах. На скамьи гребцов посадили всех, включая рабов и женщин. Грести они не умели, постоянно сбивались с ритма и доводили этим руголандцев до бешенства, но худо-бедно ладья все же двигалась на юг, и к концу второй недели показалось устье реки Адоги, а значит очень скоро должен был открыться и вид на стены Хольмгарда.

Ирану Ольгерд посадил на скамью прямо перед собой, и сейчас, взмахивая веслом, он смотрел на худющую спину девушки и думал, что за две недели не перекинулся с ней и парой слов. Ее и раньше никто бы болтушкой не назвал, а после случившегося и вовсе замкнулась, каждое слово из нее хоть клещами тащи.