Месть из могилы

— Малдер! А почему ты решил, что здесь побывал Барнет? Мы ведь до сих пор ни в чем не уверены…

Малдер повернулся и молча показал на косметический столик.

Скалли подошла.

На столике лежала записка. «ПОХОРОНЫ ОПЛАЧЕНЫ. СНАЧАЛА — ДЛЯ ДРУЗЕЙ ЛИСА, ПОТОМ И ДЛЯ НЕГО САМОГО».

И Скалли поняла, что, сказав слово «мы», она имела в виду лишь себя. Да и в этой части — соврала.

Штаб-квартира ФБР

Вашингтон, округ Колумбия

День второй

Утро

— Чернила свежие, немного смазаны, — сказала Хендерсон, глядя в микроскоп. — Не буду хвастать, Малдер, но я редко ошибаюсь… Записка наверняка написана правой рукой. Я в этом практически уверена. Видишь — характерное изменение нажима у нисходящих штрихов…

Сегодня соответствовать не требовалось, потому что Хендерсон не прикалывалась. Впрочем, сегодня мог прикалываться только тот, у кого крыша поехала. Или совесть в круиз ушла…

Малдер пристроился ко второй паре окуляров. В поле зрения красовалась хорошо знакомое слово «Fox».

— А что ты еще заметила?.. Кстати, слушай… Не могло ли быть так, что у того, кто это написал, вместо руки — протез?

Хендерсон покрутила ручку предметного стола.

Текст поехал в сторону, и в поле зрения появилось слово «friends».

«Друзья, — подумал Малдер. — Сначала друзья Лиса. Похороны оплачены в первую очередь для друзей. Как Реджи мог впустить к себе убийцу? Или он и не впускал никого… И как можно свернуть шею агенту ФБР, не имея правой руки? Что это должен быть за протез? Разве лишь рука киборга, какими переполнены многочисленные голливудские поделки…»

— Думаю, это написано мужчиной, — сказала Хендерсон. — Почерк достаточно легкий, беглый… Судя по изменению нажима на переломе штрихов, у этого мужчины очень ловкие пальцы… От протеза такой ловкости и за миллион лет не добьешься.

Малдер оторвался от микроскопа:

— Понятно. Как полагаешь, первые две записки написал этот же человек?

— Несомненно, — Хендерсон подняла на него глаза, полные печали. — Ты думаешь, это он убил агента Фэрду?

— Думаю, он. Хотя и не представляю — каким образом! Свернуть Реджи шею в его собственной спальне — это… — Малдер замолк.

Хендерсон покивала. Глаза ее затуманились.

— Знаешь, что мне пришло в голову?.. — она вновь уткнулась в микроскоп. — Обрати внимание: ни на одной записке нет отпечатков пальцев. А если бы у этого типа была надета перчатка, характер штрихов был бы немного другим… Поразмысли-ка над этим противоречием…

Едва он переступил порог родного кабинета, Скалли тряхнула волосами:

— Малдер! Я тебя обыскалась! Послушай-ка, что я обнаружила, — она кивнула на лежащую перед нею бумагу. — По данным Американской медицинской ассоциации, доктор Ригли, подписавший свидетельство о смерти Барнета в тюрьме «Ташму», с семьдесят девятого года врачом не считается.

Малдер сел напротив:

— Что ты имеешь в виду?

— Он был исключен из членов Ассоциации без права на восстановление, — с торжеством заявила Скалли, — после того как власти штата Мэриленд лишили его гранта за вопиющие нарушения врачебной этики.

— Где ты это раскопала?

— В ежемесячнике Национального института здоровья.

Малдер задумался.

Скалли ждала, зная заранее, какой следующий вопрос задаст напарник.

— Что за исследования вел этот Ригли? — спросил он наконец.

Вопрос был тот самый, ожидаемый. Поэтому Скалли ответила мгновенно:

— Этот Ригли проводил эксперименты над детьми, страдающими болезнью под названием «прогерия».

— И где это было?

— В самом Национальном институте здоровья. В Бетезде. От Вашингтона — два шага!

— Позвони-ка в этот институт, — сказал Малдер, — сообщи о нашем приезде. — Он вдруг улыбнулся. — По-моему, я уже месяц не интересовался собственным здоровьем. Да и тебе бы не мешало провериться…

Национальный институт здоровья

День третий

В национальном институте здоровья Малдера и Скалли провели в кабинет некоего доктора Энгера.

Это был совершенно лысый мужчина лет пятидесяти пяти, с большими вислыми усами и в очках со старомодной роговой оправой.

К приезду гостей из ФБР он подготовился основательно — на столе стоял не менее старомодный, чем очки доктора, кинопроектор, а на стене висел древний белый экран.

После взаимных приветствий и обмена любезностями Скалли устроилась за столом и достала блокнот. Доктор зашторил окно, погасил свет, зажег для Скалли маленькую настольную лампу и включил аппарат. Раздавшийся стрекот напомнил Малдеру детство — у них дома были кинокамера и проектор.

На экране появилась совершенно плоская, коротко остриженная морщинистая женщина в белом балахоне, совсем маленького роста — не выше ста сорока сантиметров — и абсолютно седая. Этакая дожившая до преклонного возраста карлица из цирка…

— Эта пациентка — восьмилетняя девочка, — сказал доктор Энгер. — У нее последняя стадия прогерии.

Малдер с удивлением глянул на него:

— Судя по внешнему виду, она родилась, как минимум, в начале века…

Скалли поправила настольную лампу и сделала в своем блокноте какую-то пометку.