Месть из прошлого

Но Эрвина отмахивалась от увещеваний. В семнадцать лет она тайком сбежала из городка и направилась в Нью-Йорк. Там она благополучно поступила в художественную школу и даже получила гранд.

В школе Эрвина сильно увлеклась русской иконописью и историей, рисовала всеми забытые или вовсе не известные американцам исторические сюжеты и, хотя на вкус придирчивых нью-йоркских критиков картины ее отличались странностью и не всем понятной оригинальностью, они быстро находили покупателей. Можно было смело сказать, что Эрвина нашла свою нишу в перенаселенном художниками городе и даже вошла в моду.

Она была молода, хороша собой, успешна. Появились деньги, а с ними – поклонники и почитатели. Стало престижно иметь портрет жены или дочери, написанный рукой юной художницы.

Приглашения на вечеринки сыпались как из рога изобилия, но Эрвина посещала их только из корыстных побуждений; художница хотела завязать побольше нужных знакомств.

И вот, на одном из вечеров, кто-то представил ее молодому баронету, любителю современной живописи и «коллекционеру всего прекрасного», как отрекомендовал себя отпрыск старинной семьи. Молодые люди стали встречаться.

Баронета связывали крепкие родственные отношения со многими королевскими дворами старой Европы. Он подолгу жил в Англии, Италии, Франции, а в Штаты приезжал нечасто и ненадолго – развеяться и отдохнуть. Он имел польские корни, хорошо знал и любил историю Польши и очень обрадовался, что Эрвина полька. Он расспрашивал ее о родственниках, и девушка впервые горько пожалела, что единственная связь с родиной предков заключалась в польском имени ее отца.

От баронета она впервые услышала о Марине Мнишек. Эрвина начала читать и собирать сведения о странной судьбе давно ушедшей в небытие жены русского царя-самозванца и незаметно «заболела» ею.

Теперь, когда ей приходилось выполнять парадные портреты богатых заказчиков, все женские модели имели неуловимое сходство с Мариной. Конечно, никто бы не мог сказать, в чем заключалось это сходство. Просто, если у заказчицы были обычные невыразительные глаза, то Эрвина немного удлиняла их разрез и меняла цвет на глубокий синий. Или одевала модель в наряды польской шляхты XIV века. Или изображала женщин сидящими на фоне древних замков.

Невинные штрихи. Никто не придавал им особого значения, кроме… баронета. Баронет всячески поддерживал интерес Эрвины к умершей царице.

Иногда Эрвина даже ловила себя на странной мысли, что ее возлюбленный говорит о Марине как о живой женщине, которой просто околдован, а это, согласитесь, очень напоминает паранойю. Но баронет так искренне восхищался каждым портретом «новой Марины», не скупился на изысканные комплименты, так расхваливал талант художницы перед знакомыми и критиками, что Эрвина радовалась, таяла от похвал и отмахивалась от тревожных мыслей.

К тому же она видела, что нравится европейцу чрезвычайно. И уже в мечтах видела себя живущей в Венецианском палаццо или на старинной вилле Итальянской Ривьеры, полностью отдавшись любимому рисованию и не думая больше о добыче денег. Но молодой человек не спешил делать предложение руки и сердца.

Будучи откровенно-честной перед собой, Эрвина понимала, что не так уж сильно желает замуж, но и прозевать выгодную партию тоже не хотела. Рано или поздно наследник повзрослеет и женится, так почему не сейчас и не на ней? И Эрвина, что называется, приперла молодого человека к стенке.

Вот тут-то ее любовник и рассказал ей о Марине Мнишек и о будто бы родовом проклятии семьи.

– Я никогда ни на ком не смогу жениться, Эрвина, – сказал грустно баронет. – Марина приходится мне пра-пра-пра-теткой. Моей прародительницей была родная сестра Марины – Урсула Мнишек.

Эрвина рассвирепела. Ладно, не хочешь жениться, так и скажи, заявила она молодому человеку. Но придумывать бред о родовом проклятии – это уж чересчур.

Разговор закончился шумной перебранкой, слезами, попреками с обеих сторон и импульсивная, как все художники, Эрвина в ярости выставила вон ухажера, так и не удосужившись узнать, в чем же заключается родовое проклятие?

Уже поостыв и успокоившись, ее начало разбирать любопытство. Со смерти Марины прошло четыре века, а семья все продолжает страшиться ее гнева?

Баронет вернулся в Европу и через несколько месяцев Эрвина получила письмо из-за океана. «Мне жаль, что мы расстались, – писал баронет. – Я восхищаюсь твоим талантом не только видеть прошлое, но и способность передать его так верно на полотне. Я не хочу стать причиной твоего несчастья».

Дальше в пространной манере баронет объяснял, что над мужскими потомками Урсулы Мнишек тяготело родовое проклятие. Все они теряли жен и детей, выживали только наследники по женской линии – через браки сестер. Если баронет захочет жениться на Эрвине, то ее ждет смерть.

Девушка прочитала письмо и рассвирепела еще больше. Понятно, хитрый баронет придумал красивую отговорку для того, чтобы вести необременительную жизнь холостяка. Подлец! Эрвина плюнула, сожгла письмо и постаралась забыть о неудавшемся романе.