Месть изгоя. Книга 3. Вариант О.Рыбаченко (СИ)

Между промышленниками шел обычный спор... Или дискуссия, об не очень понятных вещах. Во всяком случае, большевики и особенно эсеры нагнали изрядно страху, о последних то и дело слышались реплики. Массивный пудов восьми Константин Боровиков что-то энергично доказывал Абраму Хинштейну сухонькому старичку с крючковатым носом и маленьким пенсе на самом кончике носа. Абрам впрочем, не был слишком стар, движения весьма энергичны, но его скаредность, уже вошла в поговорку. - Алиса вдруг закатила глаза и хитренько подмигнула. - Он так похож на Гобсека из Бальзака, если не считать отстрой, седой бородки.

Суровый Колобков жестко перебил:

- Не отвлекайтесь мадам, сходство с Гобсеком не имеет никакого отношения к данному делу.

- Ну, почему...- Не согласился, более толерантный Карташов. - Во время следствия имеет значение даже самая на первый взгляд незначительная мелочь. В частности известно раскрытие сложных убийств по одному окурку. Впрочем, вы можете привести конкретные детали спора?

Девушка неуверенно замялась:

- Они, увидев меня, приумолкли, впрочем, один из них Леонид Гофман, по-моему, вообще не вступал в разговор. Посмотрели... Так словно перед ними вообще приблудная кошка или вшивая собака, а не симпатичная журналистка.

Рассказчица сделала паузу, понятно, что она скрывает. Действительный статский советник Карташов напустив на себе предельную суровость, произнес, добавив в голос металла:

- Все же придется вас гражданка отправить в сырую камеру с крысами... За отказ помочь следствию в раскрытию особо опасного преступления и подозрения в пособничестве террористам... У нас есть право очень долго держать в предварительном заключении, до суда. Сама ведь знаешь!

Алиса, побледнев, сохранила видимость спокойствия и тихонько кивнула головкой:

- Расскажу вам... Хоть это может привести и к невинным жертвам.

Оба следователя с волчьими улыбками, надув щеки кивнули. Карташов рыкнул:

- Давай... И не вздумай хоть чего-то недоговаривать, ложь почувствуем сразу.

- Хинштейн, обратился ко мне, весьма грубо. - Журналистка сморщила лобик и смягчила выражения. - Послушай ты Алиса, женщины твоего рода, могут проникать в разные темные места. И я хочу, чтобы вы совершенно неофициально сделали для нас кое-что. Вот адрес где собрались эсеры, данном случае, три бандита.

Журналистка снова заколебалась, примолкнув. Она понимала, что продолжать значит фактически вынести смертный приговор этим людям. Может действительно сыграть в дурочку и пару месяцев провести в тюрьме... Это ей лишь прибавит популярности, не стоит играть из себя неженку. Что же если надо.

Колобков толкнул журналистку под локоть:

- Говори, кто эти люди... Немедленно!

Алиса вздрогнула, сильно побледнев, произнесла:

- Нет!

- Чего! - Рыкнул Колобков.- Повтори!

- Нет! - Уже значительно тверже сказала Алиса и добавила. - Я ничего не помню.

Карташов пронзительной трелью свистка подозвал четверых полицейских, с лицами бульдогов, и большими сапожищами. Густо обляпанные песком, что так любит, прилипать к свежей сапожной ваксе, сапоги громко цокали по булыжникам, и с них опадали кусочки. Старший следователь по особо важным делам приказал:

- Отведите её в городскую тюрьму, выбрав там камеру похуже, чтобы быстрее вспомнила фамилии заговорщиков.

Полицейские, подскочив к журналистке, без церемоний заломили руки и защелкнули их назад достаточно массивными, поржавевшими кандалами. Они сразу же оттянули ей длани, растирая запястья, выгибая своей тяжестью плечи. В довершение еще грубо ощупали, обыскав, сорвали с ног туфли и толкнули в спину: "пошла быстрее".

Погода на черноморском побережье теплая, а приближающаяся осень делает лучи солнца уже не такими жгучими. Идти босиком по выложенной гладкой плитке оказалось даже приятно, хотя журналистка испытывала некоторое унижение, особенно от взглядов любопытных мальчишек, свистящий им вслед. А так же для нее дворянки в десятом колене ощущения себя босоногой плебейкой, шествующей под арестом. А ведь ей и в самом деле есть что скрывать. Абрам ведь её сообщил, что у него есть компрометирующие документы на главарей эсеров Максима Железняка, Алексея Дубинина и знамению поэтессу и революционерку, скорее даже анархистку, чем эссеровку Викторию Тараканову. Последнюю бунтарку Алиса уже достаточно хорошо знала. Известная поэтесса в свое время хлестнула букетом из роз пол лицу Абрама Хинштейна и оказалась на каторге, где могла провести долгие двадцать лет (суд обвинил её покушение на убийство при отягчающих обстоятельствах). Однако по царском манифесту 1905 года "О воле", революционерка вышла по политической амнистии. Хинштейн заявил с ядовитой ухмылкой гадюки: "За их бандитизм Столыпинский галстук обеспечен, и поверь девочка скорее уж я образец человеколюбия, предлагая им сделку. Они прилагают все свое влияние, чтобы предотвратить серию планируемых забастовок на наших предприятиях, в ответ мы не дадим уголовным делам ходу!". Двое других буржуа-упырей одобрительно закивали.

Алиса не со всем к месту брякнула:

- Но это шантаж...