Месть Ледовой Гончей

– Они возвращаются в орден, ребенок. И их продают другому хозяину, если находится покупатель.

– А если не находится? – Мне дико было думать о Неприкасаемых как о рабах.

– По-разному. Кто-то подается в наемники, кто-то в бродяги. Мы умеем только драться, ни на что другое просто не способны. – Буран криво ухмыльнулся. – Не все, конечно, я так вообще чудесный малый, но…

– Что же мешает самим жить?

– Если тебя не покупают, ты можешь быть свободен, конечно. Но если ты сам не продаешься, то орден этого так не оставит. Он же вложил в тебя кучу времени и денег. Ты его не спрашивал, но он уже вложил. И теперь ему нужна прибыль. А если твой хозяин был убит, то страдает репутация ордена, и оступившимся это с рук не сходит. По нашу голову не один меч заточен, ребенок. Пираты – это не выбор сердца, а всего лишь попытка выжить.

– У вас на лице не написано, что вы Неприкасаемые.

– Каждый из нас несет на себе метку, ребенок. Орден метит своих бойцов, и за отступниками следуют корабли Ловчих.

– Метку?!

– Интересно, ребенок, когда Темный и Светлый боги раздавали людям мозги – ты где был? Прятался под юбкой у мамочки и ждал, когда тебе протянут теплую титьку, а не ум? – ощерился Буран.

– При чем тут мои мозги? – закипел я.

Неприкасаемый посмотрел на меня, покачал головой:

– Прости. Заносит иногда. Братство Ледяной Цитадели вовсю торгует своими грязными механизмами, способными уловить магию. Эдакий приборчик, мигающий, если поблизости окажется кто-то с меткой. Каждый Неприкасаемый получает такой знак, когда проходит обучение.

Я застыл, вспомнив прошлую жизнь и Кассин-Онг. Не так ли нашли Одноглазого? Тот молодой незнакомец, пришедший к нам в деревню. Тот, кого так испугался беглый пират. И что, он был Неприкасаемым?!

– А может метку ставить кто-то еще? Не только ваши магистры?

Буран хмыкнул:

– Были бы монеты, а что за них купить – найдется. Хотя это очень дорогое удовольствие. Но ставят, ставят. Слышал я, что некоторые капитаны так своих моряков помечают.

– А чем отличается такая метка от меток Неприкасаемых?

Воин неуверенно нахмурился.

– У тебя вопросы ну совсем необычные, я, признаюсь, начинаю теряться в них. Откуда мне знать такие вещи?

– То есть ты тоже под юбкой у мамочки прятался, когда мозги выдавали, – проворчал я.

Буран опешил, просиял изумленно:

– Из тебя выйдет толк, ребенок. Воин, конечно, ты никудышный, но языкастый. Я прощаю тебя.

Он поднялся на ноги, подошел к Торосу, бережно похлопал его по плечу.

– Пойду я.

– Карл? – дернулся в бреду Торос.

– Шаркунарл, – фыркнул Буран. – Какая же ты все-таки зануда, брат.

Неприкасаемый ушел, оставив меня с ранеными, а я погрузился в работу. В голове крутилась идея меток, сводя обрывки мыслей друг с другом. Видимо, Одноглазый был с меткой. Знал ли он о ней? И кто ее поставил? Черный капитан?

Старый моряк занервничал, когда узнал о странном парне с прибором Цитадели. Значит, знал. Не окажется ли, что Радагу давно уже известно, где мы сейчас? Может, он с конца зимы идет по нашему следу и с каждым днем все ближе?

По спине пробежали мурашки. Что, если уже сейчас Черный капитан вместе со своими демонами приближается к «Звездочке»?

События прошедшей зимы нахлынули на меня. Я вспомнил теплицу старика Раска, вспомнил странного следователя Лавоя. Сердце приятно защемило. Хорошее ведь было время. Нахмурившись, я отбросил бесполезные воспоминания.

Как здесь оказался Эльм? Может, он нанялся на корабль, как и собирался? Просто тоже попал к пиратам, и судьба свела наши ледоходы вместе. Такое ведь случается? У судьбы, говорят, то еще чувство юмора. Но отчего-то мне не верилось в такое совпадение. Догадки роились в голове одна хуже другой, а нездоровое любопытство изнывало от неизвестности. Я не нашел тела бывшего силача среди приконченных бандитов. Признаюсь честно – очень хотелось увидеть здоровяка мертвым.

Куда он делся?

Нет, конечно, Эльм мог сбежать в ледовый лес и затаиться. Он мог погибнуть, а его трупа просто не нашли моряки «Звездочки». Но что-то подсказывало мне – это слишком простое решение. Простое и неверное.

В коридоре послышался глухой крик. Громко лязгнула дверь в коридор. Кто-то что-то торопливо залопотал, зашаркали ноги, словно несли что-то тяжелое. Дохнуло морозом.

– Кван! Ква-а-а-н! – орал Крюкомет. – Где эта драная шаркунья шваль?!

Он ворвался в лазарет, уставился на меня. Во тьме блеснули безумные глаза офицера:

– Где док?! Быстро! Говори!

– В гальюн ушел.

Крюкомет вошел в лазарет:

– Шаркунец! Заноси! Быстро! Да быстро же! В сторону, щенок!

Двое моряков, я узнал в них Шона и Рэмси, с пыхтением затащили в лазарет тело. В свете лампадок я увидел, что за ним стелется темный след.

– Почему этого ублюдка нет, когда он нужен? Почему этих сучьих врачевателей никогда нет на месте?! Я вышвырну тварь на мороз, пусть там гадит!

Я хлопал глазами, глядя то на Шона, то на Рэмси, то на беснующегося Крюкомета, то на тело на полу.

– Давайте его ближе к печке. Ближе! Как ты там, Яки? Ты как?

Я пошатнулся, узнав лежащего.

– Что случилось?!