Месть Лисьей долины

Второй этаж целиком принадлежит близнецам. По-моему, там есть комнаты, куда девочки не заглядывают годами. Но это ничего – целая армия вышколенных слуг поддерживает все в идеальном порядке: проветривает, моет, до блеска драит стекла и натирает паркет, ставит свежие цветы в вазы. Немного напоминает сказку про аленький цветочек, как будто невидимые слуги трудятся день и ночь.

Не так давно я забрела на третий этаж. Оказалась я там не случайно – хотелось выяснить, что скрывают запертые комнаты. Я вылетела оттуда пулей минут через пятнадцать, убедившись в том, что ни единой живой души на третьем этаже нет. Целый этаж, два крыла, огромные комнаты пустовали. Точнее, представляли собой музей, музей покойного Бориса Горенштейна и его супруги, разумеется. Шкафы были заполнены тщательно упакованной одеждой. В спальнях постели застелены свежим бельем. Я постояла в тишине несколько минут, а потом поспешно покинула пустые комнаты. Мне все казалось, что вот-вот зазвучат шаги – тяжелые мужские и легкие женские, скрипнут двери, и в комнату войдет громогласный гигант Борис Горенштейн собственной персоной, в сопровождении красавицы-жены. И спросит, а что это я тут делаю… Больше нога моя не ступала в этот музей-мемориал, который Аркадий устроил для своего покойного брата.

То, что в этом громадном доме не нашлось места для старшего из братьев Горенштейн, означало только одно – Павел был не в чести у своих родственников. Вспомнив, в каком виде предстал передо мной старший из Горенштейнов, я подумала, что для этого есть кое-какие основания. Видимо, Павла Станиславовича терпели, что называется, из милости. Вышвырнуть его из фамильного поместья означало навлечь пересуды на семью. А так манерного дядюшку сослали в домик у бассейна. Должно быть, зимой там чрезвычайно неуютно – холодно и дует. Павел сказал, что девочки часто навещают его. Интересно, за что близнецы любят своего раскрашенного дядюшку со склонностью к крепким напиткам? И почему так ненавидят двоюродного братца?

Только я подумала об этом, как в мою спину ткнулось что металлическое, холодное, диаметром как раз со ствол пистолета. Я подавила инстинктивное желание развернуться и ребром ладони перебить гортань нападавшему. Собственно, на меня никто не нападал. Запах туалетной воды от «Хьюго Босс» лучше всякой визитной карточки сообщил мне, кто вздумал так неловко подшутить надо мной. Я терпеливо подождала, пока сзади не послышался самодовольный смех, и ломкий голос молодого человека произнес:

– А говорили, что вы круче всех в этом городишке. Оказывается, у моих сестер хреновая охрана. За что отец деньги платит?

– Добрый вечер, Вадим, – сказала я, оборачиваясь и отстраняя рукой металлический ключ, диаметром не уступавший карманному пистолету.

– Что это вы по ночам разгуливаете? – продолжал веселиться юноша. Судя по всему, настроение у него было преотличное – ничего похожего на обычную дневную вялость.

– Да так, не спится. – Я пожала плечами. – А вы?

– Люблю ночь. – Сын хозяина картинно вздохнул полной грудью. Воздух и правда был ароматным и теплым, – даже не верится, что уже осень.

Я твердо убеждена, разговоры о погоде – пустая трата времени. Поэтому я повернулась с намерением уйти. Все-таки надо было хоть немного поспать, неизвестно, что ждет нас завтра. Но Вадик ухватил меня за рукав. Я с удивлением уставилась на его пухлые пальцы, и юноша поспешно убрал их.

– Кстати, Вадим, не хочу показаться невежливой, но не стоит вот так пугать людей по ночам, – сквозь зубы проговорила я. Если бы не резкий запах туалетной воды, я вполне могла бы причинить вред тому, кто возникает из темноты и тыкает в спину оружием.

– Вас так легко напугать? – фыркнул пухлый юноша.

– Очень. Работа у меня нервная, – вздохнула я. – Вы что-то хотели мне сказать, Вадим?

Сын хозяина покосился на домик у бассейна. Свет в нем был погашен, и только синий экран телевизора светился в темноте.

– А, вижу, вы уже познакомились со Шкарпеткой! – радостно воскликнул Вадик.

– С кем, простите?

– С дядей Полом. Шкарпетка – его домашнее прозвище. Дядя Борис всегда его так звал.

Обсуждать Павла мне совершенно не хотелось, поэтому я перевела разговор на другую тему:

– А вы хорошо помните своего дядю?

Вадик вздохнул:

– Конечно. Мне же было уже четырнадцать.

Ага, значит, он старше близняшек на два года, и сейчас хозяйскому сыну двадцать.

– Такой ужас, никогда не забуду, – пожаловался юноша. – Это случилось прямо у нас на глазах. У ворот. С тех пор мы все немного не в себе. Вы, наверное, думаете, что мы все тут ненормальные?

Мне стало неловко перед молодым человеком. Пережить такое в подростковом возрасте! Естественно, останется след на всю жизнь.

– Ну что вы, Вадим! – не вполне искренне воскликнула я. Честно говоря, семейство Горенштейн вызывало некоторые опасения, хоть я и не привыкла критиковать клиентов.

– Да бросьте, не надо притворяться! – махнул пухлой ладонью Вадим. – На самом деле мы все с приветом. Вот я, например.