Месть мажора

Вот так бумерангом вернулось к бывшему жениху все, что он сделал мне. Жалела ли я его? Да, жалела. Ни тюрьма, ни предательство не сделали меня бесчувственным человеком. Где-то в глубине души я хотела, чтобы приговор был мягче, общественный резонанс поменьше, но молчала, пока на пороге моего дома не появилась мать Матвея.

Она позвонила в калитку, а когда я открыла дверь, заголосила:

– За что ты так с нами? Мы к тебе со всей душой, а ты поступила как подлая скотина.

– Кто скотина? – теряюсь на секунду я. – Вы хотя бы понимаете, что говорите? Я его не заставляла калечить людей.

Из своих дворов на крик выскакивают соседи. Они кольцом окружают беснующуюся Алевтину и только качают головами. Тормоза визжат по асфальту. Возле дома останавливается машина Стрельниковых. Отец Матвея выскакивает из нее и бросается к нам.

– Аля, не позорь нас!

Он хватает жену и попытается утащить, но та вырывается, бьет его кулаком и снова кричит:

– Ты сучка! Убийца! Чтобы земля под тобой провалилась, и ты сгинула в ад!

От обиды слезы текут по щекам ручьем. Я всхлипываю, вытираю их рукавом, а потом не выдерживаю и говорю:

– Это ваш сын убийца. Это Матвей был тогда за рулем, он сбил на дороге девушку, он вышел из машины, чтобы посмотреть на повреждения, – и, снизив голос до шепота, добавляю: – Это он, дипломированный врач, оставил умирать под дождем раненого человека.

– Тебя посадили в тюрьму, полиции виднее! – заявляет она, нисколько не смущаясь. – Нечего валить все на Матюшу. Пригрел на груди змею подколодную.

– Эх, зря вы так! – я внезапно успокаиваюсь. Нет смысла тратить нервы и силы на такого человека, как эта женщина. – Я всего лишь прикрыла вашего сына собой, взяла вину на себя, и вместо благодарности получила нож в спину. Уходите, Алевтина Николаевна! Видеть вас не хочу!

После тяжелого разговора меня просто трясет. Никак не могу успокоиться. Сажусь в кухне, вскакиваю, бегу в комнату, возвращаюсь. Бесцельно смотрю в стену, потом мою посуду. Когда сильно расстраиваюсь, развиваю бурную деятельность.

Вот и сейчас вытаскиваю из морозилки сделанные с вечера котлеты. Они примерзли к тарелке. Я подцепляю их ножом и складываю в пакет. Одна котлета не хочет расставаться с посудой. Приходится надавить на нож. Он срывается и попадает острием прямо в просвет меду двумя пальцами.

Я смотрю на хлещущую ручьем кровь, но не чувствую боли. И в этот момент в дом врывается Эрик.

– Ариша, ты где? – кричит он. – Мне сосед позвонил, – он влетает в кухню, вскрикивает и сразу бросается ко мне. – Твою ж мать! Что ты делаешь?

– Н-не знаю… он сам… сорвался…

Эрик хватает полотенце, обматывает мою руку и тащит меня к выходу. В клинике мне зашивают рану. Мажор в ожидании измеряет шагами коридор и каждую секунду заглядывает в хирургический кабинет. Как только я показываюсь с перебинтованной рукой, хватает меня в охапку.

– Все в порядке, дорогая, успокойся, – он крепко прижимает меня к себе. – Я не отпущу тебя. Даже если я потеряю все, не отпущу тебя. Просто останься со мной. Пожалуйста.

Эпилог

Несмотря на сумасшедшую жизнь и постоянную нервотрепку, работа над осенней коллекцией шла полным ходом. Наряды получились интересные и по себестоимости недорогие, как раз то, чего добивался Эрик: развернуть производство лицом к массовому потребителю, создать собственный бренд.

Подруги по камере шуткой и прибауткой разряжали напряженную обстановку. На удивление, мне с ними было очень легко. Любимая тема разговоров – мои отношения с мажором. Заметив как-то, как я покраснела, занервничала и не знала, куда спрятать руки, когда Эрик вошел в кабинет с каким-то вопросом, Варя подмигивает Настасье и прицокивает языком:

– Э, девка! Да ты втюрилась в этого мажора!

– Ага, – поддерживает та подругу. – Чудны дела твои, Господи!

– Нет, что ты! – я испуганно машу руками. – Ни за что!

– Да-да, втюрилась, – веселится Настасья.

– Я даже не знаю, нравится ли он мне, просто былой ненависти уже нет.

– Хорошо, – Варя с видом знатока по-мужски садится на стул, широко расставив ноги. – Опиши его.

– Ну…

Неожиданно вспоминаю, как он подхватил меня за талию и усадил на стол, когда я разбила чашку. А еще до сих пор звучит в ушах стук его сердца, когда рыдала на его плече. И руку чувствую, которая поглаживала по голове и плечам.

– Давай-давай, – подбадривает меня Настасья.

– Эрик… добросердечный.

– О как! – приятельницы переглядываются. – Этот добросердечный и глазом не моргнул, когда сажал тебя в тюрьму.

– Он очень любил невесту, – тихо отвечаю им. – От горя каждый по-своему с ума сходит.

– Тогда, что ты чувствуешь, находясь рядом с ним? Сердце стучит, как сумасшедшее?

– Был один момент…

– Ой, божечки! – Варька вскакивает и хлопает в ладоши. – Ты покраснела.

– Он точно тебе нравится, – подтверждает рыжая Настасья.

– Эй, – Варька заговорщицки придвигается ко мне. – Если ты не уверена, почему бы тебе не попытаться потрогать его?

– Что? Спятила?

Я отшатываюсь и бросаюсь к двери: этот разговор уже переходит за рамки моих возможностей.