Месть мертвеца

— Не знаю почему. Мы когда-нибудь работали в Нью-Йорке?

— Конечно. Помнишь? Но тогда тебе пришлось очень нелегко, потому что это было вскоре после девять-один-один.[12]

— Пытаюсь об этом забыть, — сказала я. То было одним из самых худших переживаний, через которые я прошла как профессионал… Как бы ни называлась моя профессия. — Мы никогда больше не будем за такое браться.

— Да, Нью-Йорк отпадает.

Мы долго смотрели друг на друга.

— Ладно, — бросил Толливер. — Я пошел. Попытайся съесть ужин и поспи. Поскольку тебе лучше, может, к тебе не будут часто заходить этой ночью.

Брат похлопотал надо мной еще минуту-другую: убедился, что столик на колесиках стоит правильно, убрал с него все лишнее, чтобы освободить место для подноса с ужином, обратил мое внимание на пульт на перилах кровати и передвинул телефон поближе, на прикроватный столик, чтобы я могла легко до него дотянуться. Мой сотовый Толливер убрал в ящичек под столиком на колесах.

— Позвони, если я тебе понадоблюсь, — сказал он.

А потом ушел.

Я немного подремала, пока не принесли ужин. Сегодня вечером мне дали кое-что посущественнее желе. Стыдно сказать, но я съела почти всю принесенную еду. Она не была такой уж ужасной. А я по-настоящему проголодалась. За последние два дня я не слишком баловала себя калориями.

После этого, в качестве развлечения, заглянул другой доктор, чтобы сказать мне, что мое состояние улучшается и, по его мнению, я смогу утром отправиться домой. Его, похоже, ничуть не заботило, кто я такая и где мой дом. Как и все остальные, кого я встречала в Мемориальной больнице Нотт-Каунти, он был перегружен работой. И, судя по акценту, доктор был не местным. Интересно, что привело его в Доравилл? Скорее всего, он работал в том же приемном покое, что и доктор Томасон.

Помощница Барни Симпсона, очень юная женщина по имени Хизер Сатклифф, пришла ко мне вскоре после визита доктора.

— Мистер Симпсон попросил, чтобы я заглянула и проверила, как вы. Множество репортеров хотят вас видеть, но ради спокойствия и мира наших пациентов мы отказываем им в праве посещения. И мы отфильтровываем все телефонные звонки в вашу палату… Это была идея вашего брата.

Неудивительно, что я смогла поправляться в тишине и покое.

— Спасибо. Это очень большая помощь, — поблагодарила я.

— Кроме того, будет несправедливым к остальным людям в этом крыле, если тут будут топать всякие посторонние.

Она серьезно посмотрела на меня, чтобы дать понять: проблема с репортерами для нее плохая вещь. А потом выскользнула за дверь, тихо прикрыв ее за собой.

Самым интересным событием после ее ухода было то, что разносчик убрал мой пустой поднос.

После того как схлынула волна возбуждения, я некоторое время пыталась смотреть телевизор, но от закадрового смеха у меня разболелась голова. Около получаса я читала. Постепенно мне так захотелось спать, что я не стала поднимать книгу, упавшую на живот, и только шевельнула рукой, чтобы выключить свет — кнопка была на перилах кровати.

Меня разбудила ослепительная вспышка и ощущение близких звуков и движения. Я закричала и замахала здоровой рукой, чтобы отогнать нападавшего. В момент просветления я ударила по кнопке, включавшей свет, и по другой — вызова медсестры. В своей палате я увидела двух мужчин. Они были закутаны в пальто и орали на меня, но я не понимала ни слова. Снова и снова нажимая на кнопку вызова, я завопила громче их. Не прошло и тридцати секунд, как в палате собралось больше людей, чем она могла вместить.

Вечерняя медсестра была чопорной, крупной женщиной, да еще и высокой. Она презирала макияж, но на прошлой неделе у нее состоялась встреча с бутылкой красной краски для волос, которую она, похоже, очень любила.

С каждой секундой я восхищалась этой женщиной все больше.

Она обрушилась на репортеров, паля из двух пневматических пистолетов. Вообще-то, будь у нее настоящие пистолеты, эти двое, без сомнения, были бы покойниками. А еще в палате находились охранник больницы — человек старше моего доктора и далеко не так крепко сложенный, высокий мускулистый санитар и еще одна медсестра, которая добавила свое мнение к мнению большой медсестры, как я мысленно назвала ее.

Конечно, то была глупая сцена, которую следовало выбросить из головы. Сцена, которую мне следовало бы предвидеть — так я решила, поразмыслив. Но в тот момент ни одна из этих мыслей не пришла мне в голову.

Я ужасно перепугалась, сердце мое колотилось, как у кролика, и голова болела так, словно кто-то снова меня ударил. Рука ныла в том месте, которым я стукнулась, когда в панике метнулась вбок, приложившись о поручень кровати.

Когда все уладилось и медсестры задали репортерам первоклассную словесную трепку, охранник и санитар, пытаясь спрятать улыбку, выставили непрошеных гостей вон.

А я чувствовала себя прескверно: испуганной, ушибленной и одинокой.

Глава шестая

Толливер был вне себя, когда явился ко мне на следующее утро.