В воздухе витали роскошные ароматы пастрами, салями, солонины, пикулей, перца, салата, ржаного хлеба, лукового рулета «витали», подвергая обоняние Тони сладостной пытке. Понимающе кивнув, Гольдштейн отдал девушке короткое распоряжение и прихлебывал чай, пока не принесли большой сандвич, и Тони впился зубами в уголок, радуясь своему здоровому аппетиту. Тут посетители заняли еще столик, девушка позвала на помощь, и ко времени возвращения Гольдштейна тарелка была уже пуста, а Тони облизывал с губ последние крошки.
– Я рад, что вы сперва поели, ибо то, что предстоит вам услышать, аппетиту не способствует, несмотря на вашу молодость и здоровье. Это некрасивая история о человеке по имени Хохханде.
– Значит, это человек, это я об имени, а то я все гадал.
– Быть может, «человек» – не очень подходящее слово для Хохханде, судите сами, когда я закончу. Я попрошу вас мысленно вернуться в тот период, который для людей вашего возраста стал частью истории. Вот только не все действующие лица еще ушли со сцены. Мы называем его второй мировой войной, а англичане более персонально – гитлеровской. События происходят на юге Италии, в провинции Салерно. Там, под городом Сапри, находился концентрационный лагерь, каковым командовал капитан Ипполит Хохханде, или Гиппо для близких друзей, которых у него было крайне мало. Работа Хохханде в этом лагере была достойна такого восхищения, что под конец войны его спешно вызвал в Германию не кто иной, как сам фюрер, с которым они были слегка знакомы благодаря обоюдному интересу, и возложил на него грандиозную ответственность по управлению лагерем смерти. Вы слыхали о подобных лагерях? По лицу вижу, что слыхали. В Гельзенкирхене, как и в прочих лагерях, цивилизованные немцы из кожи вон лезли, сохраняя перед миром лицо культурной нации путем истребления тех, кто знал, что это не так. Хохханде, всегда отличавшийся дотошностью и энергичностью, отправил на тот свет свыше трехсот тысяч человек, прежде чем удрал от наступающих союзнических армий. Большинство убитых были евреями, чем объясняется, если вам любопытно знать, причина моего прибытия сюда, где я теперь работаю под личиной улыбчивого хозяина деликатесной. Работа во многих отношениях замечательная, если закрыть глаза на то, что я набираю вес куда лучше, чем в Аргентине, где я три года заправлял магазинчиком, торгующим сеном, зерном и фуражом.
– Извините, но что-то я не улавливаю связи между Гельзенкирхеном и Мехико.
– Мы уже подходим к этому. Обоюдным интересом, связывавшим Хохханде с Адольфом, было искусство. До войны Хохханде работал в Мюнхенской картинной галерее. Известно, что Хохханде фактически добыл ряд полотен для Адольфа, а также для Геринга. Также отмечено, что он неоднократно посещал Монте д'Капителло, чтобы полюбоваться тамошними картинами, ведь он находится всего в нескольких километрах от Сапри.
– Начинаю улавливать…
– Так я и думал. Музей уничтожен, картины исчезли, предположительно погибли вместе с ним. И вот начинают происходить странные вещи. Полотно Матисса из коллекции Гитлера много лет спустя вновь появляется на мировом рынке. Картины из Капителло тоже выплывают на свет. Я чую, тут наследил Хохханде. Я его вынюхаю.
– Но мне говорили, что все сделал Курт Робл. Он и есть Хохханде?
– Он шакал, а не человек, ставленник Хохханде, он в расчет не идет. Когда Хохханде отозвали в Германию, его пост во главе лагеря в Сапри занял Робл. Он мелкая рыбешка, как и многие другие, а мы ищем крупную рыбу. Но поскольку Робл – рыба-лоцман нужной нам акулы, мы взяли за принцип не упускать его из виду и подбрасывать информацию о его местонахождении ЦРУ и прочим, чтобы они тоже могли за ним следить. Так тянулось много лет терпеливого ожидания, и теперь наконец наше упорство вроде бы начинает приносить плоды.
– Вы собираетесь захватить Хохханде?
– Да, если он еще жив, а я чую, что жив. От этой сделки пахнет Хохханде. Его шакал недостаточно умен, чтобы проделать подобное, он просто шакал. У него не хватило бы ума отыскать для совместной работы человека с международной репутацией, подобного Д'Изернии, и организовать дела настолько хорошо, как сейчас. Его дергают за ниточки, я знаю, интуиция подсказывает, а мне нужен как раз кукловод. Вот мы и подошли к вашей роли в этой маленькой драме.
– Моей? Я тут ни при чем. Я искусствовед, ничего более. Я хочу только одного – получить картину.
– Терпение, вы ее получите. Но вы должны нам помочь. Ваша роль стала весьма важной и возрастет еще более. Вы будете работать на меня и поможете мне разоблачить Хохханде.
– Послушайте, Гольдштейн, будем же рассудительны. – Тони большим глотком допил остатки тоника, захлебнулся и энергично закашлялся. Не обращая на это внимания, утер навернувшиеся на глаза слезы салфеткой. – Как вы можете просить меня о подобном? Я федеральный служащий, завербован в ФБР, лояльный американец. Не могу же я в то же самое время работать на иностранную державу, стать израильским агентом!