Месть Мориарти

— Увы, дорогая, почтовые услуги доступны теперь всем.

— Не предупредила, не уведомила. Собрала вещи и ушла. Кажется, что-то с ее матерью. Люди такие невнимательные — ну как можно болеть в это время года!

Кроу расплылся в улыбке, сравнимой с улыбкой чеширского кота.

— Так ты хочешь сказать, что Лотти нас покинула? Ушла?

— Я так ей и сказала, мол, что же мне делать?

— И?

— Мадам взяла все в свои руки. Вариант был только один. Насколько я поняла, какая-то ее кузина недавно приехала в Лондон. Девушка из приличной семьи, но вынуждена искать работу. Пришла час назад, вот так. Лотти отсюда, Харриет сюда.

Кроу застонал. Лотти была плоха, но новая служанка могла оказаться еще хуже.

— Это же столько хлопот, — продолжала сокрушаться Сильвия, словно речь шла не об их скромном домике на Кинг-стрит. — Пока все покажешь, пока всему научишь…

В этот момент в дверь осторожно постучали, после чего новая служанка, Харриет, — свежая, бойкая симпатичная брюнетка с округлыми бедрами — объявила, что кушать подано.

Поначалу Кроу предположил, что ужин приготовила супруга, — настолько вкусно все получилось, но, проведя следствие — между пирогом с куропаткой (одним из любимых кушаний инспектора, лакомиться которым ему, к сожалению, удавалось нечасто) и великолепным лимонным пудингом, — выяснил, что все представленное на столе дело рук Харриет. «Похоже, дела налаживаются», — подумал он.

Новая служанка определенно была живее и сообразительнее хмурой, скучной Лотти и гораздо приятнее с виду.

Позже, растапливая в гостиной камин, девушка продемонстрировала изящную лодыжку и немалую часть голени.

Жизнь определенно поворачивалась к лучшему. Размышляя об этом, инспектор поймал себя на том, что испытывает чувства, казавшиеся давно позабытыми и встрепенувшиеся с новой силой, когда служанка, приблизившись к нему соблазнительной походкой и с ослепительной улыбкой, спросила, не желает ли он чего еще.

Рождество в доме на Альберт-сквер пришло и ушло в по-настоящему праздничной атмосфере. Особенно хорошо это время запомнилось сестрам Марте и Полли Пирсон — проникшись общим благодушным настроением, хозяин собрал всех вместе, как одну большую семью.

Рождественское дерево поставили заранее, а миссис Ходжес и мисс Карлотта украсили ее гирляндами и надувными шарами. В канун Рождества все выпили шерри, а потом Профессор самолично вручил каждому подарок. Полли достался медальон, а Марте красивая брошь.

На следующий день сестрам пришлось потрудиться — под руководством Бриджет они готовили банкет, к участию в котором их не пригласили. Компанию сестрам добровольно составил Гарри Аллен. Потом они втроем поели под лестницей.

Вечером девочки накрыли в гостиной стол и подали чай с большим глазированным тортом. Они уже собирались подняться к себе, но тут им сказали остаться. Собравшиеся пели песни под пианино и играли в карты, что дало Полли и Гарри возможность пообжиматься в темных уголках. В заключение Профессор показал несколько впечатляющих фокусов. Странное, несуразное Рождество немало озадачило сестер, привыкших к существованию барьеров между слугами и хозяевами.

День закончился для близняшек по-разному: Марта с больной от вина головой свалилась на кровать в их комнатушке на чердаке, а Полли, набравшись смелости распрощаться с невинностью, уснула в постели Гарри Алена.

Через два дня Профессор отбыл ненадолго в Париж.

Сестры не видели, как он уехал, — в Дувр его рано утром повез Харкнесс, а провожал Профессора один лишь верный Альберт Спир.

Впрочем, если бы даже Полли или Марта и заметили выходящего из дому человека, они вряд ли признали в нем хозяина. Вместо хорошего знакомого, бывающего и благодушным, и пугающе сердитым Профессора они увидели бы долговязого мужчину средних лет, с взлохмаченными седыми волосами, такими тонкими и редкими, что ветер трепал их, как пучок сухой соломы. Нос с легкой горбинкой, глаза неясного цвета. Костюм его выглядел далеко не безупречным: брюки чуточку длиннее, чем нужно, рукава пальто, наоборот, слегка коротковаты. В руке — дорожный чемодан, на плече — большой продолговатый футляр для фотографического аппарата. Да, это был Джеймс Мориарти, но в бумажнике у него лежали документы на имя Джозефа Моберли, художника и фотографа.

Мориарти любил путешествовать, особенно под личиной другого человека — ему доставляло удовольствие сознавать, что он так ловко дурачит окружающих. Обычно хорошая маскировка позволяла сделаться незаметным, раствориться в окружении. Однако в обличье Джозефа Моберли Профессор выбрал другую тактику. Моберли был олицетворением того неугомонного, ветреного типа художника, которому интересен каждый встречный. Где бы он ни появлялся, о его приходе оповещал громкий пронзительный голос и отрывистый, лающий смех, а привычка цокать языком выдавала, возможно, некоторую неуверенность в себе.