Месть негодяя

Славик крадется в гостиную, посмотреть на странного незнакомца, из-за которого поссорились родители. В руках у него игрушечное ружье — боится.

Когда искали мальчика на роль Славика, попросили мою детскую фотографию. Мальчик нашелся очень похожий — черноволосый, черноглазый, смуглый, худенький. И в этой сцене мне надо сыграть, что каким-то седьмым чувством Родион вдруг осознает — Славик его сын! У меня нет детей. Представить, что бы я почувствовал в такой ситуации, трудно. Трудно еще и потому, что отцовский инстинкт во мне все никак не просыпается. Когда спрашивают, хочу ли детей, молчу и улыбаюсь — не хочу. Как правило, малыши шумные, капризные, беспомощные и неблагодарные. Иногда мне кажется, некоторые завели ребенка только потому, что все другие способы наполнить смыслом пустоту и бессмысленность жизни уже перепробованы.

В гостиную входит Наталья, присаживается на край дивана, проводит прохладной ладонью по моей щеке.

— Больно, родной? — шепчет. — Потерпи, все будет хорошо. — И в глазах у нее слезы…

Знаю, что надо терпеть. Говорю себе это, когда трудно, когда кажется, что тупик, когда жизнь наносит новые удары. Если хочешь чего-то добиться, придется усвоить, что «Терпеть!» — это синоним слова «Жить!».

…Полдня снимаем эту огромную сцену. Володя не доволен, расхаживает по гостиной, устало трет переносицу. Я вдруг замечаю, как он изменился за эти несколько месяцев. Похудел, осунулся. И взгляд другой. Как будто, глядя на меня, он одновременно наблюдает за кем-то за моей спиной. Даже хочется обернуться, настолько Володя увлечен. И только одно останавливает — знаю, что тот, второй — тоже я…

— Между Родионом и Филиппом война, но ты не побоялась, привезла Родиона домой… — не торопясь внушает Яне. — Посмотри на него. Вглядись в лицо, в руки… Этот человек сидит в твоем сердце занозой уже десять лет, принес столько боли и разочарований! Но ты не можешь его забыть. Его пытали, он страдает. Представь, что должно быть у тебя внутри!

— У нее внутри, — опять поправляет Яна.

И тут я понимаю, почему не получается! Для Яны Наталья все еще «она», а не «я». Она сознательно отгораживается от образа. Как будто боится, что испытания, выпавшие на долю героини, ударят и по ней самой.

— Родион — Любовь всей твоей жизни! — терпеливо твердит Вознесенский. — Все эти годы ты любила только его. И ненавидела, и тосковала, и не могла простить… И все эти годы представляла вашу встречу. И вот он здесь, в твоем доме. Ты вытащила его из ада. Ты спасла ему жизнь и бросила вызов Филиппу… А ты играешь так, словно ты доктор по вызову, а Родион — один из списка пациентов. Яна, соберись!

Она собралась. Это случилось уже на моих крупных планах, то есть, когда снимать ее закончили и переставили свет и камеры в мою сторону. Теперь Яна играла очень хорошо.

— Ну, вот, можешь же, когда захочешь! — кричит Володя от монитора.

Яна смущенно улыбается.

— Может, переснимем крупный план Яны? — предложил Володя, когда в мою сторону все сняли.

Яна смотрит с мольбой. Ей очень хочется, чтобы пересняли. Оператор ворчит, но дает команду снова переставить свет.

…Утро. Безжалостный солнечный свет освещает картину ночного преступления. Мертвое тело на полу в луже крови. Работают криминалисты. Параллельно идет допрос…

Открываю рот, чтобы рассказать моему врагу правду. Наталья перебивает:

— Это я убила.

Врет. По сценарию, человека, ведущего охоту на Родиона, убивает Родион. У него нет выхода — если не убьет он, убьют его. Тот, кто прошел войну, или Зону, с этим знаком — чтобы выжить, надо научиться бить первым. Самый сильный инстинкт в любом живом — инстинкт самосохранения. Именно поэтому, думаю, кода кто-то бросается вниз головой с крыши, подносит к виску дуло пистолета и жмет спусковой крючок или съедает горсть смертоносных таблеток, он делает это уже морально мертвым — живому не даст инстинкт… Родион — живой! После Зоны все инстинкты его обострены — умеет и не боится бить первым! И тут Володя вдруг заявляет:

— Знаете, а пусть так и будет — пусть убийство совершит Наталья — спасет и себя, и ребенка, и Родиона!.. А то у нас Наталья получается слишком слабая, невыразительная…

Для меня это, как гром среди ясного неба.

— В любом случае это нельзя решать за счет одной лишь предстоящей сцены, — возражаю решительно. — В сценарии все верно написано — во-первых, перед выбором теперь Филипп, в его решении замять дело мы видим признаки благородства. Во-вторых, перед выбором и сам Родион: признаться Филиппу в убийстве — это получить новый тюремный срок, не признаться — подставить Наталью. В-третьих, Наталья все равно совершает поступок — берет на себя это преступление, хоть его и не совершала… В-четвертых, Филипп получает возможность диктовать Родиону условия, от которых теперь нельзя отказаться, и он диктует — вынуждает Родиона покинуть город… А если убила Наталья, то сцена сыпется…

— Вы видите каждый свою роль, а я весь фильм в целом, — раздражается Володя. — Доверяйте мне!

Поняв, что его не переубедить, иду на крайность.