Месть негодяя

— Я звонил, Майя вот-вот подъедет, — вводит меня в курс, заботливо поправляет мне ворот рубахи, пододвигает мне полную рюмку, наполняет водкой вторую. — Ну, как ты, жених?

Заказываю морковный фреш со сливками. По взгляду Паши понимаю — большее презрение мог вызвать только стакан молока. Чтобы не пересечься с Пашей взглядом, смотрю в окно. Там торопливо движутся пешеходы. Ног не видно — только головы, головы, головы… «Как, наверное, в беспокойных фантазиях безработного палача…» — думаю и залпом осушаю фреш…

Паша выскакивает на улицу встречать, топчется у входа, смотрит в сторону пешеходного перехода. По его сонному профилю трудно определить, видит Майю или нет, и вообще видит ли он хоть что-то. Так смотреть на мир свойственно спортсменам силовых единоборств — без выражения. С детства их приучают не показывать эмоций, чтобы противник не смог прочитать по лицу начало атаки. Этот навык может пригодиться в любом возрасте и при любой профессии — у того, кто пытается вылезти из общей могилы, всегда найдутся враги. …А еще так смотрят на мир на следующий день после бурной ночной пьянки.

…И вот они здесь, Паша пыхтит и сияет, как начищенный самовар, а Майя монументально протягивает мне руку. Она высокая, длинные пальцы и руки длинные и худые, крепкое, почти мужское рукопожатие. Спокойное опытное лицо с холодным цепким взглядом. Такие лица часто попадаются у бывалых милиционеров, матерых администраторов дешевых гостиниц с почасовой оплатой и обстрелянных проституток. Возможно, потому, что с утра до ночи им приходится общаться с неисчислимым числом персонажей, многие из которых давно заслуживают порки, или даже петли, а некоторые — порки в петле… Майя не милиционер и не администратор гостиницы и не проститутка — она тренер по аэробике во Дворце водного спорта. Глядя на нее, вдруг вспоминаю одну девушку. В эту девушку я был когда-то влюблен. Тысячу лет назад. Она была сложная, эта девушка — нигде не работала, жила вдвоем с пятилетней дочкой в двушке на Юго-Западной, дружила с бандитами, дорого одевалась, муж отбывал тюремный срок по валютной статье, а родители и младший брат жили, кажется, в Казани. То есть она была почти Натальей из нашего фильма, но только 20 лет назад. Она любила загонять меня в угол и вгонять в краску по любому пустяку, что, впрочем, было не сложно — я, подобно неопытному боксеру, легко оказывался в углу, а краснел даже, когда краснеть было особо не из-за чего. Звали ее Илона. Каждый день мы с ней гуляли по Москве. Мы с ней только гуляли. Удивительно, как можно было столько гулять?! Как-то раз мы прошли пешком от Тверской — тогда она называлась еще улицей Горького — до Юго-Западной. Должно быть, оттого, что Майя похожа на мою юношескую несовершенную влюбленность, чувствую смущение.

— Выпей с нами, Майя, — предлагает Паша.

— Так рано? — вздергивает опытную бровку.

— Ничего не рано, мы же пьем.

— Действительно, — говорю, чувствуя, что голос звучит не естественно. — Почему бы вам не выпить с нами? Будем считать, что уже не рано.

— Однако, ты пьешь сок, — замечает, глядя на мой пустой стакан и полную рюмку.

— Я ждал тебя, чтобы выпить.

Подходит официант. Майя долго изучает меню и, наконец, заказывает глинтвейн. Я — пятьдесят грамм коньяку.

Как только приносят заказ, делаю добрый глоток и вдруг перестаю прислушиваться к тембру своего голоса. Большое облегчение! У меня иногда бывает — когда мне кто-то нравится и не могу расслабиться, начинаю слышать в своем голосе фальшь. Тогда один выход — поменьше говорить, а это не очень хорошо для мужчины, привыкшего быть в центре внимания и принимать нестандартные решения — нестандартные решения обычно требуют объяснений. К счастью, мне редко кто-то нравится, и еще реже не могу расслабиться. Я, кстати, всегда слышал фальшь в голосах. Мог стоять за сценой и по голосу определять, кто из артистов играл хорошо, а кто нет.

Майя допивает глинтвейн, подзывает официанта, чтобы заказать еще, но глинтвейна больше нет. Тогда она заказывает мартини со льдом. А я — еще коньяку.

Паша допивает графинчик, собирается.

— Можно тебя на секунду? — зовет перед уходом.

Удаляемся к окну.

— Ну, как она тебе? — допытывается.

— Все хорошо, спасибо, друг…

— Точно? Справишься тут без меня? Если она тебе не нравится, так и скажи — можем вместе уйти… Не надо себя насиловать, мы тебе другую найдем, знаешь тут их сколько!..

Вдруг меня осеняет — Паша тоже живет в вымышленном мире и его мир очень отличается. Если я попытаюсь рассказать ему, что на самом деле меня сейчас волнует, он, наверное, решит, что я сумасшедший. Ну, и пусть! Это не помешает нам общаться и дружить, пока мы не желаем друг другу зла, по крайней мере, не на экране…

— Что за секреты? — удивляется, Майя, когда возвращаюсь один.

— Паша спросил, как ты мне? — отвечаю. Я стараюсь не врать по ерунде, чтобы верили, если вдруг придется врать по-крупному, а если все же вру по ерунде, то в виде шутки — так проще запутать следы. — И кстати, я не олигарх, а тоже актер…

Майя удивленно хмурит лобик:

— Но ты хотя бы из Москвы?

— Нет, я из Казани…