Месть Невидимки

Впрочем… Караев поднялся и нервно забегал из угла в угол. Жена, между тем, не переставая, самозабвенно продолжала бубнить своё. Отрешённый взгляд мужа, иногда останавливающийся на ней, она истолковывала по-своему. Так, как хотелось ей. Интересно, мол, ему слушать как будет происходить задуманное ею мероприятие. Ему же было не до него.

Его осенило вдруг. Ведь он получил то, что надо. Правда, оно неожиданно выявило такую грань, существование которой он относил к фантастике…

Итак, что же произошло? Он вышел на многонитевой жгут планетного Пространства-Времени. Это – первое.

Второе, и самое важное: луч аппарата, отразившись от контурной «розетки», мгновенно отыскал и замкнулся на нити его индивидуального времени, находящегося в том Пространстве.

И третье. Почему он исчез? Да очень просто. Луч замыкается либо на его прошлом, так сказать, прожитой жизни, либо на будущем, которое ему предстоит прожить. Происходит преломление среды времени… Стало быть, и в том и в другом случае, он, по идее, должен был исчезать из реальности.

Четвёртое. Увиденное проливает свет на то, в какую часть канала своего времени перемещается испытуемый – ближе к истоку или к дельте. У больного с нарушенной психикой не спросишь – где он побывал. Если он минет заломленный участок нити своего времени и перескочит в отдалённое будущее, оно и станет точкой отсчёта его новой жизни. Его поведение, в таком случае, не будет пониматься не им самим, а, тем более, окружающими его людьми. Поэтому врачу обязательно надо знать – в какую сторону перемещается сознание пациента, чтобы остановить его восприятие жизни, то есть сигналы из жгута Пространства-Времени, на сегодняшнем дне.

Прислонившись к стене, Караев пусто смотрел на увлёкшуюся рассказом жену. Он был весь в себе. Сейчас важнее всего следовало определиться с тем, ради чего всё им затевалось. Что из всего эксперимента может сгодиться для лечения тем методом, что, для себя, он наметил.

Здесь главное не ошибиться – не вернуть сигналы к началу жизни человека, ни тем более к концу её. Другими словами, не опустить, если так можно выразиться, а поднять луч по нити от места дефекта на её здоровое продолжение. Оно то и обусловит нормальное течение жизни и нормальное функционирование психики пациента… А для этого надо знать – что видит больной при перемещении.

– Именно так! – тряхнув головой, вслух произносит Караев.

Инна решила, что он одобряет её план, и вся засветившись, порывисто прильнула к нему.

– Неправда ли, будет здорово?.. Я всё продумала. Ты согласен, Мика? – заглядывая в отсутствующие глаза мужа, спрашивает она.

– Делай, как знаешь… Мне надо работать. Я всё должен записать, – говорит он, отводя от себя её руки.

– Умница! – хвалит она. – Конечно же, нужна статья. Обстоятельная, аргументированная.

– Да, да. Разумеется, – уходя к себе в комнату, рассеяно пробормотал Караев.

Такого мощного прилива сил и необузданного желания работать, такой лёгкости мысли, возникающих в нём сами по себе и сами по себе складывающихся во фразы, обороты и, укладывающиеся в целые абзацы, он не испытывал, пожалуй, со студенческих лет. Он бил и бил по клавишам машинки до самого рассвета. Потом часа на три заснул и, быстро ополоснувшись, снова ринулся к столу. Инна буквально силой вытаскивала его из-за машинки, заставляя что-нибудь поесть. Он заглатывал в себя, не глядя, что она ему подавала, и вновь спешил к себе в комнату....

Лишь под утро третьих суток Караев, держа в обеих руках, как драгоценность, внушительную кипу бумаг, пошатываясь, вошёл к спящей жене.

Растолкав её, Караев блаженно улыбнулся:

– Я закончил.

– Что закончил? – спросонок прохрипела она и, заметив в его руках охапку листов, испещрённых машинописным текстом, облегчённо вздохнула и, вдруг, расхохоталась:

– Боже! Да ты знаешь, на кого похож?

– На кого?

– На сексуального маньяка.

– Может быть… Мне всё равно… Я, Инночка, закончил…

И тут силы оставили его. Он рухнул поперёк кровати прямо на ноги жены. Ей стоило больших трудов уложить его на подушки.

Ничего страшного не случилось. Мика спал мертвецким сном.

Проснулся Караев утром следующего дня. Его разбудил душистый запах заваренного кофе. К окну прильнула младенческая мордашка народившегося дня. С синими-синими на весь мир глазами. В форточку тёк свежий поток его волшебного дыхания. Он ласково гладил ему лицо и теребил волосы…

– Хорошо, – сказал он, потягиваясь и, вспомнив о том, что работа, которую он делал, завершена, с ещё большим наслаждением вобрал в себя рассветного воздуха, смешанного с золотом восходящего солнца и дурманом ароматного кофе. Лукаво улыбнувшись, Караев крикнул:

– Кофе в постель!

Паузы между тем, как он это выкрикнул, и появлением Инны, казалось бы, не было. Она объявилась в комнате, как привидение. И вся светилась.

И солнцем, вдруг сразу вспыхнувшим в комнате, и счастливыми глазами.

– Доброе утро, мой гений, – поцеловав его, прошептала она.

– Приятно слышать, – чмокая от удовольствия губами, отозвался он.

– Я прочла написанное тобой… Потрясающе!