Месть невольницы. Истинная для дракона (СИ)

Полет прошёл вполне обычно, если это слово вообще применимо к подобному средству передвижения. Порталами тут предпочитали не пользоваться без надобности. А главный камень, отрывающий порталы, ещё не восстановил свою энергию с её последнего перехода. Азар сказал, что это случится, скорее всего, через несколько месяцев, может год, и тогда его заряда хватит, чтобы навестить родителей Эммили и вернуться обратно. Она очень на это надеялась, ведь прощаться навсегда с близкими людьми не хотела.

Домик нашли буквально за храмом. Совсем рядом. Хотя в этот раз дедушки Эвира — жреца тут не было. Хотя назвав это строение «домиком» Эммили, конечно, погорячилась. По сравнению с дворцом — да, небольшой. Но по размеру вполне похоже на земные двухэтажные коттеджи. Так что места хватит на всех. Хотя генерал, осмотревшись, помог им разместиться и почти сразу отбыл.

Арлан с Аманом фехтовали во дворе, уже осмотрев новые владения. Эльма хлопотала на кухне. За время, что провела с Эммили, она научилась вполне сносно готовить. Но в другое время это будет делать сама Эммилия тоже, так что голодная смерть никому не грозит.

Сын выбрал себе самую просторную спальню на втором этаже, и конечно, никто не возражал. Комната Эммили располагалась рядом слева, а Азара — дальше по коридору. Эльма и Арлан разместились на первом этаже. Так никто никому не должен был мешать. Но главное, тут было спокойно. Даже воздух будто пропитан гармонией.

И всё же Эммили ужасно переживала за сына. Повелитель мира — звучит, конечно, круто, но это её ребенок! А за его кровью теперь будут гоняться всякие сумасшедшие. Она не находила себе места, и поэтому решилась отправиться к Азару.

Только он может ей нормально всё рассказать, и может даже придумать какой-то план. Каким бы он не был в прошлом, но его знаний и опыта не отнять. Всё же как правитель он занимал трон довольно долго до кончины отца и справлялся успешно.

Из-за того, что задумалась, она вошла, не постучав и застыла на пороге. Азар стоял у шкафа и, видимо, переодевался, потому что на нём были только штаны.

— Прости, я…

А дальше ничего сказать не могла. Почти всё его тело было в ожогах. Таких знакомых рунах, десятках, сотнях… Эммили было страшно смотреть на это, но и отвести взгляд невозможно.

— Что произошло? Почему?

Он поспешно накинул рубашку.

— Не смотри, — попросил, тут же её застегивая.

— Что это? И как? Я не понимаю. — Она правда не понимала. Такое не делают просто так. А здесь их целая тьма.

— Неважно, забудь, Эмми.

— Кто это сделал? Как это возможно? Ты был королем!

— Эмми, послушай…

— За что? Кто осмелился… — Она была в ужасе.

Пусть ненавидела его прежде. Пусть опасалась сейчас. Но вспоминая ту жуткую боль, не могла спокойно реагировать на то, что он переживал её много-много раз. Её начинало трясти от жутких воспоминаний. Представлялось, что его так же связали, как её, и долго мучали… Но он, видя её состояние, остановил поток ужасных мыслей.

— Я! Это сделал я. Сам. Не спрашивай больше.

— Сам? Но зачем?

Она искренне не понимала и до конца не верила. Зачем он мог сам ставить себе это жуткое клеймо? Мало его значения, так ещё и нестерпимая боль. Вряд ли ради развлечения… Разгадка ударила по голове, но Эммили смутилась от этой мысли. Да нет, он бы не стал… Или стал бы? Спросить прямо, не из-за неё ли он пытал себя сам, она не могла. Стало стыдно.

Больше оттого, что он может ответить «нет», а она слишком много о себе думает.

— Расскажи.

— Я не стану говорить об этом. Ты не должна была видеть.

— Почему обряд излечил только мои шрамы?

— Потому что я просил за тебя. А сам не заслужил этого.

— Но… Это же ужасно больно. Почему ты делал это?

— Ну сколько можно, Эмми? Что ты хочешь знать? Что я ненавидел себя настолько, что только причиняя себе боль мог жить дальше? Что желал испытать то же, что и ты? Что хотел искупить в сотни, в тысячи раз каждую твою слезинку? Это всё так. Но легче мне не стало. Ты узнала, что хотела?

Эммили кивнула. Он правда так сильно сожалел? Ему было так жаль её?

— Эмми, зачем ты пришла? Что-то случилось?

Она кивнула, но смотреть на него теперь стало непросто. Изменило ли это её к нему отношение? Будет ложью сказать, что нет. Она не воспылала любовью, конечно. Но сочувствие, жалость и какое-то гурстное тепло даже заполняли её. А он продолжал менять тему.

— Скажи. Не пугай меня. Что такое?

— Я… мне… то есть нам… — Формулировать мысли, когда перед глазами ещё стоит его истерзанное тело, было непросто.

— Ты хочешь попросить о чем-то? — Она кивнула опять. — О чем угодно, клянусь, я всё сделаю.

— Нет. То есть… Я хотела спросить… Про Амана. Ты же знаешь и, если не очень занят…

И он рассказал. Подробно, объясняя то, что она не понимала. Не злился от сотни вопросов, не раздражался… Был какой-то пришибленный что ли. Потом приблизился к ней, опять то и дело приподнимая и опуская вновь руки будто хочет обнять, но не трогает.