– Помогаешь мне.
Лицо его утопало в рытвинах от подростковых прыщей, тело было слишком худым. Лёша стоял в черной толстовке с наспех задранными рукавами, а я не могла избавиться от другой картинки: окровавленная мятая рубашка, его измученное лицо с рассеченной бровью и потрескавшиеся губы. Моя ладонь вжимается в судорожно вздымающуюся грудь…
– Вера? Все хорошо?
– Я же тебя пытала, – еле слышно прошептала я.
Зрачки его на мгновение расширились, но Лёша быстро взял себя в руки.
– Перестань, – отмахнулся он, – это была не ты.
– А кто?
– Зимняя Дева.
Ну да. А пальцы ему, видимо, ломал не Антон, а вселившийся в него злой дух.
– Это была я.
– И что ты мне предлагаешь? – Лёша сунул руки в бездонные карманы толстовки и выпрямился. – Отомстить тебе? Ударить? Кипятком облить?
Я невольно отступила. Вдруг отчетливо поняла, что мы одни на окраине кладбища, а долговязый Лёша при любом раскладе сильнее, чем я. И когда-то он не задумываясь метнул в меня пылающий горячий шар.
– Я тебе не предлагаю меня бить. Просто не понимаю.
– А что тут понимать, – раздраженно бросил он. – Что у вас за манера такая – допрашивать людей по любому поводу…
– У кого?
Он дернул плечом и, не ответив, достал телефон.
– Ты пиццу будешь? Суши? Тут сигнал вообще ловит?
Подняв телефон к потолку, Лёша отправился искать сеть. Сделав два круга по комнате, вернулся – как раз когда вода в чайнике, судя по звукам, начала закипать.
– А Юля тебя допрашивала? – осторожно спросила я.
– Юля меня выгнала. Вбила себе в голову, что это я виноват в… во всем, короче.
Что-то в его лице натолкнуло меня на мысль, способную прийти в голову только тому, кто хорошо знает Летнюю Деву.
– Она же тебя не… ничего тебе не сделала?
Кривая усмешка исказила тонкие губы, и столько в ней было горечи, что у меня похолодело внутри.
– Покажи, – попросила я.
– Зачем?
– Просто.
Тень недоверия пробежала по его лицу. Лёша не шелохнулся.
– Я просто хочу убедиться, что кто-то… – «Такое же чудовище». Я сглотнула. – Что не я одна тебя мучила.
Он молчал.
– Пожалуйста, – прошептала я так тихо, что сама едва себя услышала.