Месть палача

«Думать одно, говорить другое – наука древних властителей. Это опора политики и власти. Политики… Когда они говорят – святые угодники закрывают уши и глаза, перед тем перекрестившись. Но они поводыри человеческие, наделенные пополам божественной и дьявольской силами. Они нужны и Богу, и дьяволу для передачи своей воли народу. Свою долю благополучия они при этом обязательно имеют. Многие из политиков, захватившие власть, остаются в памяти народа. Неважно, как и кем. Важно, что они живут и после смерти. А я не только политик, я политик над политиками. Я василевс! Я не только о себе я пекусь. Народ. Государство. Церковь. Для их счастья и благополучия даже ранее неприемлемая помощь принимается. Если Бог и народ желает… Чем я рискую? Сестрой и островом в случае победы? Собственной головой в случае поражения? Моя жизнь не стоит более одной серебряной монеты. Но в случае удачи…»

Василевс и далее говорил одно, а думал о другом. Но этого никто и не заметил. Все были счастливы от добрых слов василевса. После слов Иоанна V Палеолога генуэзец в черном плаще и «человек в синих одеждах» даже пожали друг другу руки. Они даже похлопали по плечам протянувшего к ним руки Даута. Даже старик патриарх прослезился, предчувствуя окончание своих мятежных странствий.

И тут василевс, помолчав, тихо спросил:

– И как же мы войдем в Константинополь всего лишь с двумя тысячами воинов?

В наступившем молчании заскрежетали латы поднявшегося Даута:

– Гудо откроет для входа наших кораблей гавань Феодосия. Моему василевсу необходимо приложить свой государственный знак на двух письмах.

Присутствующие направили свой взгляд на «господина в синих одеждах». Огромная голова в синем капюшоне склонилась в знак согласия.

* * *

Да, это и есть тот самый угол, куда загнал его друг юности.

Андроник сидел в темном вином подвале при мерцающем свете малой лампады и горько кивал головой. Если бы его сейчас видели могучие мясники, они, наверняка, отказали бы Андронику в праве быть старейшиной цеха макелариев. Поседевший, с трясущимися руками, с обильными слезами на морщинистом лице. Но не это удивило бы гордых макелариев – их удивило бы то, что какой-то юнец приказал их могучему старейшине мигом сбегать и принести кувшин лучшего вина. И Андроник не поднял гордо голову, не расправил крепкие плечи, не искривил губы в знакомой многим врагам ухмылке. Он, как боязливый раб, бегом отправился в винный погреб своего только что законченного прекрасного дома.

Зачем себя обманывать. Никакой это уже не его дом из мрамора и белого известняка. И это уже не тот Андроник, что мечтал о силе и богатстве. Черные крылья проклятого ворона Никифора обняли белизну стен, объявив мечту друга юности своим гнездом. Мало ему этого, так он еще выложил в это гнездо трижды проклятое яйцо, из которого очень скоро вылупился и окреп вороненок по имени Гнедис. Наверное, в чреве самого дьявола вырастает такая гниль. С руками, с ногами, с головой и лицом, вроде и приятным, но без души, совести, сострадания и всего, всего того, что отличает человека от пса-людоеда, специально выведенного, чтобы охранять сокровищницу василевса.

И смотреть-то не на что – мал, худ, шея, как у котенка. Да и голос слабый и нежный, как у девицы на выданье. Но подлости юноша немереной, коварством десяток царедворцев за пояс заткнет, а наглости столько, сколько воды в океане.

Именно Гнедиса приставил проклятый друг юности Никифор для присмотра за макелариями Константинополя и, самое главное, за каждым движением их старейшины. А чтобы Андроник не рвался из железного ошейника с внутренними шипами, парадинаст империи велел увезти детей старейшины. Теперь и Андроник, и его красавица жена Оливия и вздохнуть полной грудью не могут без позволения юнца Гнедиса. А тот ежедневно обещает привезти сыновей к родителям на короткое свидание, но ежедневно находит повод отказать в этом. Как только не стараются Андроник и Оливия, но проклятый Гнедис все равно усматривает в их поведение непокорность парадинасту империи Никифору, а порой и дерзость.

Отказавшаяся омыть ноги юнца, Оливия несколько часов стояла в полдень, с непокрытой головой, пока ее муж, едва ли не бегом наполнял малым кувшином бассейн во дворе. Все это с горечью созерцали немногие из тех слуг и рабов, что позволил Андронику друг детства оставить в новом доме. Они не смели и шелохнуться все это время, так как за ними зорко приглядывали два огромного роста варяга, приданные для безопасности Гнедиса его покровителем парадинастом Никифором.