Месть по наследству

— Свидетель чего?

Илья снова смущенно хмыкнул и пробормотал:

— Если бы не Ирина Сергеевна…

— Она-то здесь при чем?

— У нее имеется своя версия. Она еще с вами не поделилась?

— Мы с ней даже не разговаривали на эту тему.

— Значит, еще предстоит. Но раз она просила. Я сообщу вам несколько фактов, которые нам удалось установить. Разумеется, если вы пообещаете, что.

— Безусловно!

— Значит — свидетель. Это хорошо известный милиции местный алкаш. Он — единственный, кто в подходящее время — сразу после полуночи — находился не так далеко от места происшествия. В ста пятидесяти метрах.

— Ого, да в это время в сквере мало что видно и в пятнадцати метрах!

— Он ничего и не видел, не слышал никаких звуков. Просто сидел на скамейке, хлебал паленую водку из горлышка и с трудом припомнил, что мимо него по аллее прошла девочка. Босиком. А туфли несла в руке. Он бы и ее не вспомнил, если бы не удивился: босыми ногами, да по гравию. Со счастливой улыбкой на лице! И сам спьяну попробовал: снял свои драные штиблеты и прошелся по дорожке. Пары шагов хватило, чтобы плюхнуться обратно на скамейку. Голые пятки пребольно накололо острыми камнями. Алкаш решил, что воздушное создание просто парило над землей, и успокоился.

— Вы девочку нашли?

— Никаких следов. А фоторобот, который мы попробовали составить, уж очень походил на иллюстрацию из сказки о Дюймовочке. Второй факт, очень конкретный и однозначный: смерть Разумовского наступила из-за перерезанного горла!

— Ни х… фига себе!

— Его утащили с аллеи в кусты, перерезали горло, а потом вернули обратно.

— Специально выставили на всеобщее обозрение?

Заместитель только пожал плечами:

— Никакая миниатюрная девочка не могла так справиться с мужчиной весом под центнер и ростом в метр девяносто.

— Значит, там был еще кто-то. Должны следы остаться.

— Дорожки и газоны все пухом усыпаны, к утру ветер поднялся и так все перемешал, что ничего однозначно сказать нельзя. Меня другое заинтересовало. Я подполковника хорошо знаю… знал несколько лет. Мы с ним десятки операций провели, кучу задержаний. Он боец отличный. И никогда бы не дал кому-то к себе приблизиться ночью, на темной аллее. Вот тогда мы вместе с патологоанатомом еще раз внимательно осмотрели тело. Разрез на горле глубокий, уверенный, сделан острым предметом, но не скальпелем. Скорее, ножом необычной формы.

— Как это?

— Ну, есть такие ножи с очень искривленным лезвием, чуть не круглые.

— Вот и зацепка.

— Куда ее пришить? Ничего подобного у нас в городе не всплывало никогда. Я на другое обратил внимание: был еще один небольшой разрез. Сначала его просто за царапину приняли, пока тело по земле волочили. Но когда под микроскопом пристально рассмотрели, поняли, что он тем же ножом нанесен. Зачем это было нужно?

— Случайно задели.

— Возможно. А если хотели что-то спрятать?

— Спрятать? — переспросил Дэн. — Что?

— Ну, например, еле заметный след от инъекции. Чик по нужному месту, и не видно укольчика. А без реального следа при таком явном способе убийства, как перерезанное горло, кто будет заморачиваться с анализом желудка или крови?

— Где эту царапину нашли?

Заместитель с уважением посмотрел на Вилкова:

— Очень правильно поинтересовались. На шее под ухом с левой стороны, куда не дотянулся главный разрез. Если судить по направлению движения Разумовского, то это не из-за кустов, а со стороны дорожки.

— Кто-то, идущий навстречу и не вызвавший подозрений. «Парящая девочка»! Как-то уж все слишком… фантастично, что ли.

Илья снова одобрительно покивал:

— То ли еще будет. Наши начальники меня даже слушать не стали. Пришлось самому. У нас тут по Холмогорской трассе в сотне километров есть село Емецк. Когда-то городом считался, а теперь вот село из десяти улиц. Там работает фельдшером Прокофьич.

Дэн напряженно вспоминал, откуда он знает про это село Емецк? Ну конечно, это из Васькиных рассказов, как он ездил туда опознавать тело своего тылового начальника Гулия!

— Я знаю о нем! Мой хороший друг рассказывал, что Прокофьич там моргом заведовал. И было ему тогда уже лет сто.

— Ишь, как все переплетается! Может, и сто. Никто уже не знает. Да и фамилия с именем позабылись. Прокофьич да Прокофьич. Морга там уже нет, но фельдшерит он по-прежнему, только на общественных началах. И еще занимается своим хобби — ядами. Я привез его к нам сюда, разумеется неофициально, и попросил исследовать тело Разумовского. Вот тут-то и начались неожиданности. Старик отыскал в крови погибшего следы очень необычного вещества, — заместитель победно посмотрел на Дениса. — Им оказался батрахотоксин.

Вилков непонимающе пожал плечами.

— Один из самых сильных ядов животного происхождения на планете. По специфическому воздействию не имеет равных. В тысячи раз сильнее цианида и кураре. Вызывает практически мгновенный мышечный спазм, начиная с конечностей, парализует скелетную мускулатуру, потом сердечный спазм, паралич дыхания.

— Значит, Сергей был сразу обездвижен.