— Вадим…
Струге чувствует, как от пронизывающего насквозь холода не слушаются ни ноги, ни руки. Вокруг него царила кромешная тьма и гробовая тишина. Пол был покрыт инеем, и Антон с трудом оторвал от него рубашку. Через несколько секунд обмякшее за время лежания тело вновь обрело упругость, и его забило крупной дрожью. Голова болела так, как тогда, у банка. Пытаясь согреться, Струге обхватил себя руками и несколько раз присел. Ничего, кроме резкой боли в затылке, это не принесло. Тогда, вытянув вперед руку, он стал мелкими шажками двигаться вперед. Вскоре его рука уперлась в толстую корку льда. Повторив такое перемещение несколько раз, Антон понял, что находится в помещении площадью около восьми квадратных метров. Нет сомнений в том, что его чья-то заботливая рука поместила в промышленный холодильник. Чтобы не испортился…
Антон понял, что нужно двигаться. Если он будет стоять столбом, через двадцать минут он потеряет способность соображать. Звать кого-то бесполезно. Его сюда поместили не для того, чтобы забыть. И, если не вынимают обратно, значит, не хотят этого.
Безостановочно приседая и махая руками, Антон медленно передвигался по морозильнику. Стараясь разогреться, он одновременно думал о том, чтобы не вспотеть. Это самое худшее, что может сейчас произойти. Двигаясь, можно сохранить себе жизнь, а двигаясь бездумно — ускорить смерть. Вдруг, дойдя до одной из стенок, он почувствовал, как его ноги уткнулись во что-то твердое. Струге наклонился и на ощупь определил очертания и суть предмета.
Под его ногами лежало тело мертвого, замерзшего, словно кость, человека…
Очень мило. Его предшественник тоже не пользовался большим выбором в решении вопроса — как умереть. Ему было суждено замерзнуть. Здраво рассудив, что сейчас не самый подходящий момент для паники, Антон вернулся на середину помещения. Размахивая руками и насвистывая, он пытался разогнать заледенелую от холода и страха кровь.
Не боится только дурак. Все боятся. Страх — такое же нормальное человеческое чувство, как отправление естественных надобностей. Главное в первом и во втором, чтобы это чувство не захватывало тебя целиком и полностью…
— Пастор… — позвал Соха, прислушиваясь к звукам внутри морозильника. — Он это… Поет.
— Че-го?.. — Вор уставился на подельника непонимающим взглядом. Он подумал, что ослышался. Соха наверняка сказал — «плачет», «кричит» или «зовет».
— Я говорю — Струге поет.
Пастор раздраженно подошел к стенке холодильника и превратился в слух.
— Во, бля… — Вор оторвался от стенки и недоуменно похлопал ресницами.
— Может, выпустить его да «растереть» здесь как следует? — предложил Соха.
Вместо ответа вор подошел к двери.
— Струге!
— Оу! — раздался замерзший голос из камеры. — Привет, Пастор!
— Не холодно?
— Холодно, — крякнул Струге. — А что поделаешь?
— Ничего, — согласился Пастор. — Где общак, судья?
После короткой паузы — узник отжимался от пола — из морозильника донеслось:
— Ты меня за… морозил этим вопросом! Не знаю я, где твой общак!
Вор повернулся к помощнику:
— Ну-ка, добавь парку…
Соха повернул ручку вниз, и через пять минут наружный термометр стал показывать температуру не восемнадцать, а двадцать два градуса ниже нуля. Пастор сел в кресло и снова развернул газету. Ему хотелось читать, но, пробегая глазами строчки, он понимал, что не понимает ни слова из текста. Все его мысли занимал человек, который