Месть по закону

Струге все-таки пришлось вынуть наушник. Посмотрев по сторонам – не слышит ли кто-нибудь из посетителей кафе трехэтажный мат, доносящийся из устройства, он посмотрел на Приттмана. Тот пил пиво и не сводил с судьи глаз. Наконец наступила тишина, и Антон вновь прислушался к записи. Говорил Тимур.

– Все мои начинания вы засераете с поразительной быстротой. Из-за ваших стараний ко мне подъезжают так и не уехавшие домой Салех с Горцем и предъявляют вполне очевидные требования. Они спрашивают меня: Тимур, зачем ты лезешь в дела Пастора? Зачем ты рамсишь с властями? Они мне, вору, говорят – окстись! Оставь в покое судью! Откуда они все это знают?! Почему они не уехали домой, как это предполагалось, а остались и еще ведут воровское дознание?! Кто из вас – сука?!

Антон вслушивался в гробовую тишину, но никак не мог уловить ни звука.

– Что мне остается после этого делать?! Отправлять обоих дознавателей коптить небо! Потому что еще двое-трое суток – и мне, как когда-то Пастору, придется вставать на колени и получать по роже! Но я это стерплю. Для вора это позор, но не смертельный. Через это многие прошли. Но вы-то, говнюки?! Что с вами-то станет?! Вас без меня в мусорню загребут, как алкашей последних.

А потом Тимур сказал то, от чего Струге почувствовал на ладонях пот. Тимур велел в течение суток найти и убить. Его, Антона. Тимура уже не занимали многоходовые комбинации. Их просто некому было выполнять. Смерть Струге означала для Пастора невозможность вернуть утерянный общак, как свою честь. Сам же Тимур терял этот общак, как свои честно заработанные деньги. Но в данной ситуации из двух зайцев нужно было ловить лишь одного. Пастора. А Струге пусть уносит свою тайну под землю. В свою совещательную комнату. И пусть хранит эту тайну вечно, без оглашения приговора...

Антон сидел за столиком и смотрел в переполненную пепельницу. Приттман втискивал в нее окурок очередной сигареты и ждал ответной реакции Струге. Ее не было, и такое развитие событий стало заметно волновать журналиста. Ему казалось, что после рассказа о намерениях Тимура судья станет более сговорчивым и проникнется к нему, Майклу, доверием. Это стало бы залогом успеха в подготовке материала для «Таймс», и, как следствие, – все обещанные Мэлом Боско земные блага. Следовало торопиться, так как Флорида может и подождать, а вот Салли – неизвестно. Еще до его отъезда к ней стал захаживать какой-то крепыш из дублеров «Дэвилз», и что сейчас происходит на широком диване в квартире Салли – остается загадкой.

Судья молчал, и это пугало. Его не взволновали даже истинные причины смерти Салеха и Горца. Приттмана это неприятно удивило, так как он, чтобы получить эту информацию, рисковал своей жизнью. Целых три часа он сидел под стойкой бара в особняке Тимура, боясь пошевелиться или чихнуть. Еще час понадобился для того, чтобы выбраться из дома. А теперь этот судья сидит и делает вид, что ничего интересного он не услышал?! Приттмана раздражало то, что вместо того, чтобы пользоваться положением Струге, он словно состоит у него на службе!

Но если бы Приттман мог догадываться об истинных мыслях судьи...

Мозг бывшего следователя прокуратуры работал, как вычислительная машина. Теперь, после убийства приезжих авторитетов, уже невозможно остаться в стороне. Это только кажется, что война идет совсем рядом с твоими границами, но между чужими интересами. В городе через несколько дней начнется самая настоящая разборка «а-ля рюсс». Пастор сможет доказать свою непричастность к взрыву лишь одним способом – показать найденный общак слетевшимся на шум взрыва «коллегам» и тем объяснить интерес к склоке Тимура. Для Земцова общак – принцип поиска. Только при его наличии он сможет завершить начатое дело. Понятно, что «судейские проблемы» Струге – это не его рук дело. Земцов исповедует принцип, что цель оправдывает средства, но он никогда не был сволочью. Поэтому «гон» Заруцкого – дело рук Пастора или Тимура.

– Каша, мед, дерьмо и пчелы... – проронил Струге.

– Что? – не понял Приттман.