Такое поведение казалось ему самым эффективным. Рабочие столы и микроскопы стали для него надежной защитой от всех, а постоянная работа — наркотиком, заглушавшим боль потери. Оглядевшись, леди Хелен вдруг поняла, что лаборатория из центра профессиональной жизни Сент-Джеймса превратилась в его убежище. В большой комнате стоял слабый запах формальдегида, на стенах висели анатомические таблицы, диаграммы, полки, на полу скрипели доски, потолок был стеклянным, и молочно-белое теплое солнце казалось здесь безликим. Все пространство внутри было уставлено поцарапанными столами, высокими табуретами, микроскопами, компьютерами и другим оборудованием для исследования всего — от крови до пуль. В боковой стене была дверь, что вела в темную комнату Деборы Коттер. Она оставалась запертой все годы отсутствия Деборы, и леди Хелен не представляла, как поступит Сент-Джеймс, если дверь вдруг распахнется и ему не удастся избежать попытки Деборы вновь завладеть его сердцем.
— Саймон, сегодня возвращается Дебора. Почему ты не сказал мне?
Сент-Джеймс вынул стеклышко из микроскопа и заменил его другим, настроив микроскоп на большее увеличение. Через пару минут он сделал короткую запись.
Перегнувшись через стол, леди Хелен выключила микроскоп.
— Она возвращается домой, а ты за весь день ни разу не упомянул об этом. Почему, Саймон? Ответь мне.
Не произнося ни слова, Сент-Джеймс довольно долго смотрел куда-то мимо нее.
— Коттер, в чем дело?
Леди Хелен обернулась. В дверях, хмурясь и вытирая лоб белым носовым платком, стоял Коттер.
— Вам не надо ехать в аэропорт, мистер Сент-Джеймс, — торопливо проговорил он. — Лорд Ашертон встретит ее. И я тоже. Он звонил час назад. Мы обо всем договорились.
Ответом Коттеру было тиканье настенных часов, пока откуда-то с улицы не послышался яростный младенческий вопль.
Сент-Джеймс пошевелился на своем табурете:
— Отлично. Лучше не придумаешь. У меня полно работы.
Ничего не понимавшей леди Хелен хотелось кричать от возмущения. Одно ей все же было ясно — жизнь круто переменилась. Не зная, кому задать свои вопросы, она переводила взгляд с Сент-Джеймса на Коттера и обратно, однако выражение их лиц предостерегало ее от излишней торопливости. И все же Коттеру как будто было что сказать. Он ждал, когда Сент-Джеймс что-нибудь произнесет и это позволит ему расширить границы откровенности. Но Сент-Джеймс ограничился тем, что пригладил непослушные волосы, после чего Коттер переступил с ноги на ногу и сказал:
— У меня еще есть дела.
Он кивнул головой и вышел из лаборатории, сгорбившись, словно все еще нес чемодан, и устало передвигая ноги.
— Как это понимать? — спросила леди Хелен. — Томми будет встречать Дебору в аэропорту? Почему Томми? Почему не ты?
Вопросы были резонные. Томас Линли, лорд Ашертон, был старым другом Сент-Джеймса и леди Хелен, отчасти и коллегой, поскольку последние десять лет служил в отделе расследования уголовных преступлений Нью-Скотленд-Ярда. И в том, и в другом качестве он был частым гостем в Чейн-Роу-хаус, но когда, спросила себя леди Хелен, он сумел познакомиться с Деборой настолько близко, чтобы встречать ее в аэропорту? Вот так запросто позвонить ее отцу, словно он приходится… так кем же, черт побери, Томми приходится Деборе?
— Он навещал ее в Америке, — сказал Сент-Джеймс. — Много раз. Разве он не говорил тебе?
— Боже мой. — Леди Хелен была в замешательстве. — Откуда ты знаешь? Во всяком случае, не от Деборы. А Томми знает, что ты всегда…
— Коттер сказал в прошлом году. Думаю, его как отца некоторое время мучили сомнения относительно намерений Томми.
Этот сухой немногословный комментарий сказал леди Хелен куда больше, чем если бы Сент-Джеймс позволил своим чувствам вылиться наружу, и она всей душой рванулась ему навстречу:
— Наверно, это было ужасно, я говорю о трех последних годах, когда ее тут не было?
Сент-Джеймс придвинул к себе другой микроскоп и долго, самым тщательным образом стирал пылинку, которая никак не желала подчиниться ему.
Тем временем леди Хелен не сводила с него внимательного взгляда, отлично понимая, что уходящее время в сочетании с его проклятым нездоровьем с каждым годом все больше лишали его уверенности в себе как в мужчине. Ей хотелось сказать ему, что он не прав. Ей хотелось сказать ему, что все это его выдумки. Однако это выглядело бы почти как жалость, а у нее не было ни малейшего желания причинять ему лишнюю боль.
Стукнула парадная дверь, избавив Сент-Джеймса от необходимости отвечать. Потом послышались быстрые шаги. Одолеть три этажа без единой передышки и с такой скоростью мог лишь один человек.
— Похоже, Сидни вернулась, — произнес Сент-Джеймс за несколько мгновений до того, как его младшая сестра буквально влетела в лабораторию.
— Так и знала, что ты здесь, — объявила Сидни Сент-Джеймс, целуя брата в щеку. — Мне нравится твое платье, Хелен, — усевшись на табурет, проговорила она вместо приветствия, обращаясь к приятельнице брата. — Новое? Как ты умудряешься выглядеть такой свежей в четверть пятого?
— Уж коли мы заговорили о свежести…