Стоит ли напоминать, что в свое время капитан Го-Данго имел чин сёки[393]
и под его началом находилась пятая бригада тяжелой кавалерии в полторы тысячи человек. Когда же его господина субэоса Камаудзи Айдзу обвинили в измене и убили по приказу регента Ходзё Дога, сёки Го-Данго был помилован и разжалован до капитана с тем, чтобы отправиться на север воевать с непокорными эбису. Это не только спасло ему жизнь, но и позволило через два года поквитаться с регентом за своего господина Камаудзи Айдзу. Надо отметить, что во времена регенства Ходзё Дога никто никого не жалел. Впрочем, удивительная история с сёки Го-Данго была не такой уж удивительной: жизнь также по какой-то странной прихоти была сохранена и его другу – Гёки. Однако капитан Го-Данго не видел его два года и считал погибшим.Каково же было его удивление, когда однажды перед ним предстал Гёки. Изможденный и сухой, как щепа, обросший, с бородой, но веселый и, как всегда, непосредственный.
Капитан Го-Данго расчищал террасу от сухих побегов и не сразу понял, что за ним наблюдают. Он выпрямился, и, смахивая пота со лба, произнес:
– Когда я тебя увижу в следующий раз, ты будешь совсем белым.
И они обнялись.
– Тихо, тихо… – попросил Гёки, утонув в медвежьих объятьях друга. – Мне сломанные кости совсем ни к чему.
Капитан Го-Данго с облегчением засмеялся, отстранился, посмотрел на друга и признался:
– А ведь думал, что тебя нет в живых.
– А думал, что тебя.
– Нас всегда сводит общее дело, – хитро прищурился капитан, и его поврежденное веко на правой стороне лица уже не выглядело таким уродливым.
– Конечно, дело, – согласился Гёки. – Но лучше здесь не торчать, – он оглянулся, заметив под деревьями пару лучников выше на склоне, там, где в густых зарослях кустарника виднелись входы в пещеры.
Днем все прятались из-за иканобори, а ополченцы приходили только ночью, потому что ночам иканобори не летали.
– Это наши, – сказал капитан Го-Данго. – Охраняют. А вон и Гэндзабуро бежит. Помнишь Гэндзабуро?
Когда та часть пола, где спали Язаки и Ваноути, опустилась даже не в глубокий мрачный подвал, а туда, ниже, где под древней харчевне «Хэйан-кё» ветвился бесконечный лабиринт Драконов, ни Язаки, ни Ваноути не проснулись. Спьяну они уже видели, по крайней мере, второй сон, ибо у пьяниц никогда не бывает третьего сна, какой бы долгой ночь ни была.
Из темноты появился Майяпан. Только во сне Натабуры он назвался Мёо – светлым царем Буцу. А на самом он был старшим чертом Ушмаля и не подчинялся никому, кроме него – даже арабуру, а действовал сам по себе, исследуя новый мир исключительно для Ушмаля. Кто такой Ушмаль – было самой большой тайной. Никто не знал его природу. Он светился в темноте, словно облепленный стаей светлячков. И люди его – кецали – тоже светились, но все они без исключения старались действовать руками чертей и арабуру. Единственные из пришельцев, кто не подчинялся воле кецалей, а действовал по собственному разумению – песиголовцы, были черной стороной мира Ушмаля. Их еще называли ойбара.
Майяпан замахнулся огромным ножом. Свет факела отбросил на стену зловещую тень. Мгновение отделяло Язаки и Ваноути от верной гибели. Но они не ведали этого. Быстрая и легкая смерть ожидала их. Ваноути снилось, что он нашел свою старую жену, Язаки – что толстый и рыжий харчевник дразнит его издалека кувшином со светлым пахучим пивом. А как известно, после каждого достаточно приличного возлияния требуется поправить здоровье.
– Дай! Дай! – тянулся к пиву Язаки, не в силах сделать и шага, но хитрый и подлый харчевник отдалялся и отдалялся и хихикал, хихикал, словно болотная выпь.
Язаки не оставалось ничего другого, как безумно страдать. Он и застонал да еще в довершении ко всему повернулся на бок.
Ужасная картина открылась Майяпану – светящаяся, как головешка, левая рука Язаки. Она светила так ярко, что от нее на стену и арочный потолок пал отблеск.
Уж насколько, казалось бы, черти не потеют, а Майяпан вспотел. Вспотели даже его изящно закрученные рожки, которых еще ни разу не коснулась ни одна пила, и Майяпан был горд этим обстоятельством. Он отдернул руку с огромным ножом и облегченно вздохнул. Только что он избежал самого большего греха в жизни – едва не поднял руку на хозяина.
– Ты чего? – удивился рыжий харчевник. – Я ж его знаю. Самый последний гад в этом мире, – он кивнул куда-то вбок, куда убегал лабиринт Драконов, что, должно быть, означало всю эту гадскую, низкую страну, в которую их затащили силком. Пропади все пропадом, думал он, как обычно, и как накаркал.
– Ну и что? – потерял к убийству всякий интерес Майяпан.
Он был очень умным и принялся размышлять, что есть случайность, а что закономерность, и далеко ли от каждой их них до падения, которое он едва не совершил. Но рыжий харчевник никак не хотел успокаиваться.
– Он у меня столько пива вылакал с рыбой!
– Не обеднеешь! – Майяпан отступил и с величайшим почтением взирал на Язаки и Ваноути, которые посапывали, как младенцы.