Месть самураев

На этот раз Знак предвидения – Мус не подвел, хотя Акинобу после разделения Миров, пользовался им крайне редко – нужды не было. Оказалось, что он не зря подумал о пиратских корнях кантё Гампэй, который действительно работал на вако – морских пиратов, подсказывая им, какие грузы везут корабли и куда идут. От каждой операции он имел свой твердый процент. Но и эта статья дохода была непостоянной. Торговля с материком постепенно хирела по одной важной причине: власть регента Ходзё Дога давно шаталась, как гнилая хижина, чем пользовались вако и опустошали побережье Чосон и Ая.

***

Натабура, почесываясь, сидел на пороге каюты, из которой несло человеческим немытым духом и псиной, и наслаждался покоем. Впервые за много-много месяцев не надо было никуда спешить. Но к этому состоянию надо было привыкнуть, чтобы не ловить себя ежемоментно на побуждении тащить куда-то усталые ноги, тяжелые, словно на тебе висят непомерно огромные доспехи гакидо, и делать бесконечно нудную и утомительную работу. Ух… Ветер налетал порывами, и мелкие брызги тут же высыхали на палубе. Приятен морской воздух. Юка спала в дальнем закутке. Что-то у них последнее время не ладилось. То ли она действительно устала, то ли просто тосковала по дому. Была ласково-вялая, и чего-то от него хотела такого, чего он понять не мог. Порой дулась и ворчала: 'Когда приедем домой, я все объясню'. Вот он сидел и тихонько мучился раздумьями:

Когда, о, любимая,
Я вижу твое лицо, подобное цветку сакуры,
Душа моя переполняется
Нежностью и любовью.

– Слышь… – Язаки, вылез, встряхнулся, будто Афра, бесцеремонно заставил подвинуться и сел рядом. – Я вот думаю, может, добавки попросить? Плохо кормят. Очень плохо.

– Мне хватает, – Натабура даже не отрыл глаз, подставлял лицо солнцу, ветру и мелким, как пудра, брызгам. Он не знал, что умеет сочинять стихи, они сами лезли в голову. От этого становилось немного легче.

Песню, которую я слагал для тебя,
Зяблик принес на рассвете…
Лишь роза повяла
В знак ранней печали.

Юка. Ее лицо на рассвете действительно походило на цветущую розу, но Натабуре почему-то было грустно.

Что мне сделать,
О, любимая?
Чтобы твоя улыбка
Расцвета, как лилия?
Подскажи.

Язаки перебил:

– А я отощал, – в его голосе прозвучали панические нотки.

Возле кухни в клетках деловито кудахтали куры. Порой там начиналась суматоха, когда повар забирал одну из них. Но затем они успокаивались, снова принимались деловито клевать зерно и обсуждать петуха, которого непрактичные люди съели первым.

– Ты? – Натабура усмехнулся, стараясь не отвлекаться. – Хоп?

В последние два дня на Язаки, как на весеннюю щуку, напал жор, и он совал в рот все что ни попадя.

– Да, – ответил Язаки и улыбнулся обезоруживающей улыбкой. – Чего ты смеешься? Чего? Тебе легко, у тебя Юка есть, ты можешь ее порцию сожрать, а я один! И некому меня утешить и обогреть.

Натабура только насмешливо хмыкнул. Не хотелось ни шевелиться, ни думать, а хотелось лишь прийти в равновесие с самим собой. Долгое путешествие требует много сил. Настало время их поднабраться. Впереди самое приятное – возвращение домой, хотя оно подпорчено неудачей. Вот и учитель мучается, стараясь не подавать вида. Как нас примут в Каварабуки? Мы везем очень ценные книги: христианскую Библию и предсказания пророков. Я бы давно их прочитал, да нагловатый повар сует нос не в свои дела. Приходится ждать, пока он будет занят приготовлением пищи, поэтому я терпелив, как библейский Моисей. Натабуре так понравилось труднопроизносимое имя, что он долго повторял его шепотом, запоминая на слух. Все было непонятно: кто такие филистимляне, захватившие Ковчег Завета, что вообще такое ковчег, или почему Давид должен был одержать победу над Голиафом, а не наоборот, и многое другое. Ему легко давался этот странный язык, в котором слова передавались не символами, а звуками. Он с удовольствием осваивал по паре страниц в день. Читал бы больше, но обстоятельства не позволяли.

– Жрать охота… – снова напомнил о себе Язаки.