Месть Танатоса

— Я не встречалась с шефом гестапо, — ответила Маренн недоуменно, — моим делом занимался обычный следователь, нервный и очень усталый…

— Все ясно. — Оберштурмбаннфюрер встал, бросил окурок в пепельницу, одернул китель и посмотрел на часы: — Что ж, пора…

Маренн тоже поднялась и взялась за молнию на платье:

— Мне раздеваться? — спросила чуть слышно, не глядя на него.

— Нет, — Скорцени усмехнулся, оглядывая ее, — Вы меня неправильно поняли. Мне пора уезжать. Сейчас Вам принесут ужин и приведут детей. Сегодня Вы будете ночевать здесь, — он кивнул на разобранную постель, которая белела в углу комнаты. — Вместе с детьми.

— Зачем? Зачем все это? — Маренн в замешательстве прижала руки к груди. — Чем я должна расплатиться с Вами? — спрашивала у него с затаенным страхом.

— Вам нечем расплатиться со мной, — резко ответил он, оправляя портупею. — У меня нет времени принимать от Вас единственно возможную плату, — он еще раз бросил взгляд на ее фигуру. — Хотя, наверное, я многое теряю. Считайте, что мне просто понравилось, как Вы пели.

Оберштурмбаннфюрер открыл дверь и позвал:

— Раух!

Адъютант немедленно появился и подал ему плащ, фуражку, перчатки… На улице перед зданием комендатуры уже суетились солдаты, урчали моторы автомобилей, лаяли собаки. Скорцени одел фуражку, и перед тем как уйти, еще раз взглянул на Маренн. В тусклом мерцании черных блесток, она стояла, опершись тонкой рукой о спинку стула и растерянно смотрела ему вслед.

— Доброй ночи, фрау, отдыхайте, — попрощался с ней оберштурмбаннфюрер и вышел. Дверь закрылась. Было слышно, как раздались громкие слова команд, хлопнули дверцы автомобилей, лязгнули затворы автоматов, зарокотали мотоциклы, взревели моторы машин. Потом все стихло.

* * *

Всю дорогу на обратном пути в Берлин он был задумчив и молчалив. Зная жесткий характер шефа, Раух не донимал его вопросами. Сидя в полутьме на заднем сидении, оберштурмбаннфюрер сигарету за сигаретой, стряхивая пепел в приоткрытое окно машины. Летящие капли дождя, разбиваясь о стекло, попадали ему на фуражку и на воротник кожаного плаща. Но он не обращал на это внимания. Время от времени чиркнувшая зажигалка освещала тусклым колеблющимся светом его скрытое под тенью черного козырька лицо. Оно выглядело усталым и сосредоточенным. За окнами мелькали темные массивы деревьев, редкие поселения без единого огонька, одинокие фермы и бескрайние размокшие поля. Шуршали шины по мокрому асфальту, брызгами разлетались лужи, впереди и сзади маячили машины охраны, крупными каплями хлестал в лобовое стекло дождь.

Чутко выставив «сторожевое» ухо, Вольф-Айстофель дремал на сидении рядом с хозяином. Докурив очередную сигарету, оберштурмбаннфюрер небрежно выбрасывал окурок в окно и, достав новую, снова щелкал зажигалкой.

Только один раз он нарушил молчание, обратившись к адъютанту.

— У тебя есть сигареты, Раух? У меня кончились, — голос его прозвучал бесстрастно. Раух повернулся и передал ему нераспечатанную пачку «Кэмел». Блеснул огонек зажигалки. Машины остановились у шлагбаума. Офицер дорожной полиции подошел к шоферу и посветил фонариком внутрь. Вольф-Айстофель тревожно вскинул морду. Раух сквозь стекло показал удостоверение. Едва взглянув на документ, офицер отошел в сторону и отдал честь. Шлагбаум открылся. Машины снова понеслись в ночь.

* * *

Маренн слышала, как все стихло во дворе. Должно быть, оберштурмбаннфюрер со свитой отбыли в Берлин. Последнее, что он сказал уходя, было то, что сегодня она будет ночевать в этой комнате, с детьми. Как было бы хорошо выспаться в чистой, мягкой постели, помыть Штефана, причесать Джилл. Но все это — мечты, Маренн знала наверняка. Разве Габель и Ваген позволят?! Теперь, когда никто не может их проверить, они отыграются сполна. Да и почему она должна пользоваться преимуществами перед другими заключенными? Потому что ее заметил какой-то оберштурмбаннфюрер из Берлина? Как назвал его Габель. «Это сам…» Нет, она уже не помнит. Да и зачем? Где же дети? Маренн волновалась. Он обещал, что их накормят и приведут. Но почему же до сих пор не ведут? Сколько прошло времени?

Маренн подошла к двери, подергала за ручку — заперто. В коридоре — тишина. За стенами — тоже. Беспокойство становилось сильнее — Маренн прошла по комнате и опустилась на край постели, приготовленной комендантом для любовных утех высокопоставленного берлинского гостя. Возможно, оберштурмбаннфюрер обманул ее и детей вовсе не приводили? Господи, когда же кончится эта невыносимая тишина? Сейчас она готова была услышать все, даже разрыв гранаты или треск автоматной очереди, крик о помощи, только бы не ждать. Не ждать.

Наконец послышались шаги. Маренн поднялась, наблюдая за дверью. Вот подошли, щелкнул замок — дверь открылась: на пороге появился унтершарфюрер Ваген, за ним маячил автоматчик. Ваген перешагнул порог и посторонился. За его спиной, под дулом автомата, взявшись за руки стояли Штефан и Джилл. Эсэсовец подтолкнул их к матери: