Месть в домино

У Фридхолма успело сложиться определенное мнение о Бочкареве. Мнение это не совпадало с тем, что говорил о русском старший инспектор Стадлер, и, хотя американец, конечно, лучше представлял ситуацию, лучше владел фактами и, скорее всего, был прав в деталях, но в характере этого человека он — Фридхолм был совершенно уверен — не разобрался. Почему майор был так в этом уверен, он не знал и сам, но за многие годы работы в полиции понял простую вещь: нельзя доверять интуиции, если она вдруг начинает вещать, когда дело близко к завершению, факты собраны, и выводы сделаны, но надо, непременно надо к ней прислушаться, если до окончания следствия еще далеко, а факты или противоречат друг другу, или вовсе отсутствуют.

Они вошли в камеру, где, как и ожидал Фридхолм, горела сильная лампа на столе следователя, свет был направлен в лицо человека, сидевшего на стуле посреди комнаты, а остальное пространство оставалось в темноте, и там ощущалось какое-то движение, кто-то громко сопел, и еще что-то творилось, невидимое глазу, Фридхолму это не нравилось, он предпочел бы говорить с физиком в другой обстановке и желательно — без свидетелей. Но это было невозможно, и Фридхолм сел за стол рядом со Стадлером.

— Недолго же вы прятались, — угрожающим тоном обратился старший инспектор к Бочкареву, сидевшему в неудобной позе: он наклонился вперед и старался не смотреть на яркий свет, но и в сторону не смотрел тоже, знал, что это не разрешается. — Вам было поставлено условие: не покидать отеля, верно? Что вы делали в кампусе? Намеревались скрыть улики? Если вы будете сотрудничать со следствием, мистер, то…

— Послушайте, Стадлер…

— Старший инспектор!

Бочкарев пожал плечами.

— Послушайте, старший инспектор, рядом с вами — следователь из Швеции, да?

— Здесь я задаю вопросы, — отрезал Стадлер.

— Я хотел бы с ним поговорить.

Фридхолм сидел спокойно, в диалог не вмешивался.

— Хорошо, — помолчав, согласился Стадлер. — Это майор Петер Фридхолм. У него к вам несколько вопросов. У него к вам, прошу заметить. Майор будет спрашивать, а вы — отвечать. Понятно?

— Более чем, — пробормотал Бочкарев.

Фридхолм попробовал повернуть лампу так, чтобы свет не слепил Бочкарева, но, в то же время, чтобы лицо задержанного осталось достаточно освещено, и можно было следить за малейшими изменениями мимики.

— Вы дважды звонили в Стокгольм, — сказал Фридхолм. — С какой целью?

— Я хотел знать некоторые детали убийства, о которых не сообщалось в прессе.

Откровенное признание. Стадлер непременно запомнит и при случае использует эти слова против Бочкарева — зачем подозреваемому знать детали преступления, совершенного за океаном?

— Вернемся к этому позже, — сказал Фридхолм. — Когда вы звонили, то оба раза представились, как физик, ученый… Это имеет значение?

— Это самое важное в деле. Физика. Именно это я пытался и пытаюсь объяснить старшему инспектору.

— Почему, — не дал Фридхолм Бочкареву закончить фразу, — почему вы делаете такое заявление?

— Потому что это так, — пожал плечами Бочкарев. Показалось Фридхолму или во взгляде задержанного действительно мелькнуло что-то вроде насмешки? Что он хотел сказать? "Это так, но вы все равно не поймете"? Или "Да пораскиньте же, наконец, мозгами, включите серые клеточки, и тогда вам все станет ясно"?

— Потому что это так, — повторил Фридхолм и покосился на сидевшего рядом Стадлера. Американец сложил руки на груди и внимательно слушал, прикрыв веки, что-то он все-таки видел, но куда смотрел, было совершенно непонятно.

— Допустим, — сказал Фридхолм. Говорил он медленно, растягивал слова, изображая из себя скандинавского тугодума, как часто представляют шведов в голливудских фильмах, которые майор не то чтобы не любил, но смотрел со снисходительной усмешкой, предвидя каждый поворот сюжета, а порой и все диалоги от слова до слова.

— Допустим, — повторил Фридхолм. Он повторял все дважды, потому что это позволяло русскому немного расслабиться, а Стадлера раздражало. Старший инспектор пошевелился, но сразу опять застыл, готовый, однако, в любой момент вмешаться и вернуть допрос в привычное русло.

— Из нашего короткого разговора, — продолжал Фридхолм, — я понял, что, по вашему мнению, два преступления — в Стокгольме и Бостоне — связаны не только случайным совпадением времени и внешних обстоятельств, но и физически, как два вовсе не независимых явления материального мира.

Фраза растянулась на целую минуту, Стадлер с трудом дождался ее окончания, открыл, наконец, глаза и посмотрел на коллегу с раздражением, а Бочкарев слушал внимательно, кивал головой, и на лице его медленно проступала слабая улыбка.

— Вы правильно поняли, майор, — сказал он. — Вы тоже решили, что я сказал это, чтобы запутать следствие?

— Нет, — помедлив, сообщил Фридхолм. — Как вы могли запутать мое расследование? Именно эта мысль позволила мне кое-что вспомнить из собственной практики, кое-какие дела моих коллег, да и вообще много чего из истории криминалистики последних десятилетий.

— Только последних? — быстро переспросил Бочкарев. — Вы не думаете, надеюсь, что это началось именно сейчас?