Месть в Годзиингахаре

Тем временем разнесся слух о каком-то подозрительном монахе лет двадцати, обретающемся в Нагасаки. Мол, в храме Кандзэдзи секты Дзёцо этот монах обучает фехтованию палицей «бо». Утром восьмого числа одиннадцатого месяца они вернулись в Нагасаки. Остановились на постоялом дворе и обратились к старейшине Фукуде с просьбой оказать содействие. Любезный старейшина отрядил им двух помощников. И, кроме того, свои услуги предложил некий Огава, учитель фехтования. Куроэмон и Ухэй заявили о своем желании

192

обучаться искусству «бо». Настоятель храма отнесся к их намерению благосклонно. На следующий день утром для занятий «бо» все трое отправились в храм, а с ними Огава и два помощника, отряженных старшиной Фукудой.

Бункити достаточно было взглянуть на монаха, чтобы понять, что их снова постигла неудача. Поблагодарив Фукуду и Огаву, они покинули Нагасаки.

Шестого числа двенадцатого месяца они приплыли в Симоносэки. У Куроэмона давно уже побаливала нога, и он вынужден был обзавестись палкой. Теперь он уже не мог на нее ступить, и Ухэй с Бункити настояли, чтобы в Химэдзи он поселился на постоялом дворе и дал отдых больной ноге. О том, чтобы вернуться домой, не исполнив своего долга перед братом, не могло быть и речи.

Тем временем кончились деньги. При содействии хозяина постоялого двора Куроэмон, едва поправившись, нашел себе работу массажиста — владеющий джиу-джитсу всегда имеет навыки массажа. Бункити подрабатывал в храме Авасима. Он, конечно, не служил в синтоистском храме, а просто повесил на грудь изображение храма, прицепил к нему тряпочную обезьянку и, позвякивая колокольчиком, собирал милостыню.

Куроэмон и Ухэй решили отпустить Бункити на свободу. Мы, сказали они, делим с тобой кров и пищу, считаем тебя вассалом, но жалованье тебе платить не можем. Ты служил нам верой и правдой. Мы обошли всю Японию, но злодея не нашли, и когда найдем — неизвестно. Может быть, и вовсе не найдем, а сами умрем где-нибудь в пути. Твоя преданность выше всяких похвал, но задерживать тебя мы не смеем. Без тебя нам будет труднее, мы не знаем злодея в лицо — ну да ничего не поделаешь! Будем уповать на небо и, может быть, в конце концов его настигнем. Ты человек добропорядочный, наверняка найдешь себе господина и преуспеешь в жизни. А теперь давай прощаться.

Все это говорил Куроэмон, а Ухэй, скрестив на груди руки, молча слушал, и по щекам его текли слезы. Бункити, потупившись, молча выслушал слова Куроэмона.

193

— Господин не прав, — только и сказал он, и это означало: служба моя особенная, я добровольно пошел с вами и свою участь не отделяю от вашей. Если мы добьемся цели — прекрасно, но злодей может нас перехитрить, и тогда нам придется туго. Не отсылайте меня; пока ходят мои ноги, я буду с вами.

Даже много повидавший Куроэмон не нашелся, что возразить. И опять они втроем продолжили путь. Однако они теперь не знали, где еще можно искать злодея. Оставалось положиться на богов и будд и идти куда глаза глядят.

Шли они шли и пришли в Осаку. А там в ту пору свирепствовала эпидемия. В ночлежном доме, где они остановились передохнуть, заболели многие постояльцы. В начале третьего месяца слегли в лихорадке Ухэй и Бункити. Куроэмон с трудом зарабатывал всем им на скромное пропитание. Когда же выздоровели Ухэй и Бункити, свалился Куроэмон.

Лекарь признал у него род тифа. В бреду Куроэмон кричал:

— Постойте! Упустили!..

Выздоровление Куроэмона было радостью для его спутников. Но тут возникло новое осложнение. Болезнь как-то странно отразилась на Ухэе, он все время пребывал в состоянии растерянности и тревоги. В общем-то, человек покладистый, даже немного беспечный (за что Куроэмон прозвал его «молодым барином»), теперь он болезненно реагировал на всякий пустяк, был подвержен частой смене настроений, а в минуты волнения его бледное лицо покрывалось алыми пятнами.

Возбужденное состояние Ухэя сменялось депрессией, и тогда он обхватывал голову руками и замолкал. Дядюшка и Бункити относились к нему с неизменной деликатностью, но состояние бедняги день ото дня ухудшалось. Он мог без умолку говорить с утра до ночи, по малейшему поводу выходил из себя и как будто нарочно искал ссоры.

Однажды Бункити спросил Куроэмона:

— Вроде бы с молодым барином неладно? — Теперь и он называл Ухэя молодым барином. Куроэмон сделал вид, что ничего особенно не замечает:

194

— Молодой барин? Покормим повкуснее, и всю хандру как рукой снимет.

В этом был свой резон. Постоянно находясь на глазах друг у друга, они не особенно замечали, как удручающе действовали на них тяготы и бесприютность походной жизни. Между тем за время изнурительных странствий все они переменились.

Однажды, когда обитатели ночлежки разошлись по своим делам, Ухэй подошел к Куроэмону с явным намерением поговорить.

— Что-нибудь случилось? — спросил Куроэмон.

— Да вот размышляю.

— Над чем же? Рассказывай, не стесняйся.

— Когда наконец ты надеешься найти злодея?

— Об этом я знаю столько же, сколько и ты.