Месть в конверте

Георгий Федорович молча кивнул. Он почувствовал, что не может больше говорить, соленый комок застрял в горле и мешал словам выходить наружу.

— Тогда до свидания, — произнесла Елена Станиславовна. — Извини.

— Пока, старик, — торопливо добавил Смирнов и поспешил покинуть квартиру. Следом за ним спокойно вышла Елена.

— Что мне сказать сыну? — крикнул Георгий Федорович ей вдогонку.

Елена Станиславовна остановилась, потом повернулась к нему и сделала несколько неуверенных шагов обратно к двери их квартиры.

— Я сама поговорю с ним. Я надеюсь, что он меня поймет. И ты меня тоже пойми. В жизни каждого человека такое бывает.

— И все-таки? — настаивал Жаворонков. — Послезавтра он вернется домой и, естественно, спросит, где его мать. Что мне ему ответить?

— Расскажи ему все как есть, — не очень уверенно попросила Елена. — Что мы с тобой разошлись, это явление абсолютно обыденное и будничное. Мы прожили много лет счастливо, но теперь обстоятельства сложились по-другому. Я уверена, что он поймет. Скажи, что я буду жить отдельно. А позже я сама ему все объясню.

— Ну что ж, — уныло улыбнулся ее муж, точнее, теперь уже бывший муж. — Как ты хочешь. Пусть все будет по-твоему.

— До свидания, Георгий, — тяжко выдохнула Елена Станиславовна. — И не держи на меня зла. Прости.

— Пока. — Он выговорил это с деланой небрежностью.

Елена резко развернулась на каблуках и устремилась вниз по лестнице солидного, «сталинской» постройки, дома.

Георгий Федорович остался один в полутемной прихожей. Какой-то очень важный период в его жизни закончился. Еще один.

Хребет переломился.

Экс-генерал уныло поплелся в гостиную. В пустом доме было одиноко и неуютно. Он вынул из пачки сигарету, закурил. Потом еще одну. Нет! Что-то не то…

Он догадался, в чем дело и как помочь самому себе развеять тоску. Георгий открыл бар — после учиненного им разгрома осталось совсем немного. Порывшись как следует, он откопал бутылку коньяка «Курвуазье», который хранил на черный день — когда не останется никакой другой выпивки. Поскольку сегодня был безусловно самый черный день в его биографии, то этот не особенно любимый им напиток мог сослужить добрую службу.

Пробка выскочила с мягким щелчком. Георгий взял огромный бокал и щедро налил четверть. Улыбнулся, предвкушая облегчение, забвение всех страданий и то, как мир сей же час раскрасится яркими красками.

Сделал первый глоток. Слегка закружилась голова. Видимо, сказывались последствия многодневного запоя. Потом второй. Приятная истома разлилась по всему телу. Мир показался вдруг не такой уж плохой штукой.

Больше он ничего не запомнил.

Глава шестнадцатая

В кабинете Вячеслава Ивановича Грязнова было накурено.

— Нет, ты понимаешь, что происходит, Славка! — кипятился Турецкий. — Так же ведь и паранойю заработать недолго.

— Да, история, — процедил Грязнов, выпуская через ноздри сигаретный дым. — Так что, Нинка, значит, открывает конверт?..

— Ну да, а мне вдруг ударили в голову эти Костины предостережения. Что, мол, каждому из нас могут прислать «святое письмо». И я вдруг так живо представил себе, как мой собственный ребенок подрывается на этой…

— Вот ужас-то, а! Ты насмотрелся американских боевиков.

— Уж и не знаю, чего я там насмотрелся, а вот хотел бы я, блин, на тебя в такой ситуации посмотреть.

— Ну ладно, что ты взвился? Что дальше-то было?

— Ну что… Я ей ору как бешеный: «Не-е-ет!!» Дочь, бедная, ничего не понимает. Тогда я прыгаю на нее, а она к тому моменту уже вскрыла этот проклятущий конверт. Все происходит в секунды, действительно как в голливудском кино. Упал, чуть все ребра не переломал. Теперь бок болит.

Турецкий для убедительности покряхтел.

— Ну а что было в письме? — спросил Грязнов.

— Да ничего. Нормальное рекламное дерьмо. Покупайте, присоединяйтесь, наслаждайтесь. Тьфу, позор, да и только.

— Ребра правда поломал или так, ерунда?

— Да вроде ерунда…

— Да, мой друг, это она самая.

— Кто?

— Паранойя. Мания преследования.

— А что делать?

— А ничего не поделаешь. Работа у нас такая. Знаешь такую песню?

— Знаю я все наши песни…

С минуту сыщики молчали. Потом Турецкий крякнул:

— Ну что, надо как-то приходить в себя и ехать раскалывать госпожу Смирнову.

— Думаешь, получится? — усомнился Грязнов.

— А мы поднажмем! — подмигнул Александр Борисович, а потом вспомнил непроницаемое лицо вдовицы и погрустнел. — Черт его знает. Может, и не получится. Но попробовать-то мы обязаны, правда?

— Похоже, Виктор — как его — Жаворонков становится главным подозреваемым? А что с учеными?

— А что с учеными… Ни при чем они, вот и все. Младший Давыдов границу России в последние три месяца не пересекал. Суворова, конечно, хорохорится, но по сути слабая и несчастная женщина.

— Ну, знаешь, Сашок, видали мы таких несчастных.

— Да, ты прав, но…

— А что у нее с алиби?

— С алиби у нее неважно, и именно поэтому подозрения с нее пока никто не снимает. Но если выбирать между ней и профессиональным сапером…

— Ну, знаешь ли, это еще бабушка надвое сказала. Иной раз дилетанты тебе такое отчебучат, что профессионалам и не снилось.