Месть в конверте

Кстати, задним числом, вспоминая процесс своей адаптации в среде соседей — обитателей действительно не самого благополучного и тихого места в городе, — Георгий понимал, что где-то ему крупно повезло. Новичок в поселке, чужак, учащийся в какой-то далекой «особой» школе, а посему не имеющий естественных контактов с окружающими его сверстниками, Георгий легко мог попасть в категорию изгоев, третируемых, а периодически, для профилактики, и избиваемых лихими ангарскими мальчуганами. Но…

Как-то так получилось, что, несмотря на очевидные для местной шпаны странности молодого человека — склонность к затворничеству, непроявляемую напоказ агрессивность, неучастие в «боевых» действиях, когда по кличу: «Наших бьют! Сарептовские приехали!» — следовали какие-то массовые бега с палками, выломанным штакетником, велосипедными цепями, кому-то пробивали голову, кого-то везли в больницу, кто-получал очередной «привод» в милицию, — Георгия оставили в покое. Настолько в покое, что, даже возвращаясь домой поздно ночью, он не вздрагивал от каждой мелькнувшей в подворотне тени. «Ша, пацаны, это Жорка, Лешкин брат». Вот так вот! Лешка, с первых же дней на новом месте с упоением рванувшийся в этот хулиганский полублатной мир, за короткое время сумел завоевать в нем настолько крепкие позиции, что стал одной из авторитетнейших фигур. Да и внешние данные, как его, так и его «ребятишек», представляли вполне убедительную картину. Как-то вдруг, за считаные месяцы, невзрачные мальчишки превратились в бугаистых мордоворотов, из тех, с кем никому не хотелось бы встретиться в темном переулке. Во всяком случае, Васька Клык, один из известнейших местных «заводил», имевший неосторожность подкараулить Георгия, провожавшего домой Лидочку Корину и смачно врезавший ему по челюсти со словами: «Увижу еще раз рядом с Лидкой — убью!», через день-другой валялся под забором, поверженный могучим кулаком одного из Лешкиных корешей, коренастого и угрюмого боксера-разрядника, и, размазывая кровь по разбитым губам, повторял как заклинание: «Все. Все! Я все понял. Хватит!» Роман с Лидочкой, кстати, никакого продолжения не имел. Да это и изначально было ясно. Достаточно было взглянуть на ее дом — добротный двухэтажный кирпичный особняк из тех, что начали возникать вокруг хрущевских панелек и среди сохранившихся еще с первых послевоенных лет непонятно из чего слепленных развалюх-времянок, в которых, однако, продолжали жить. Кто такой был для нее Георгий? Голытьба! Вскоре Лидочка вышла замуж за здоровенного колоритного грузина, родила, развелась, вновь вышла замуж…

Сказать, что у Георгия как-то сложно складывались отношения с прекрасным полом, никак было нельзя. Не последнюю роль в успешном развитии многих «романов» играла периодически пустующая квартира — они с Лешкой расписывали ее использование буквально по часам, — ну а летом был пляж, замечательный пляж на косе, где можно было, отправившись в дальнюю прогулку вокруг залива — искусственно созданного землечерпалками образования, — достичь полукустиков-полулесочков, где сама природа предполагала склонность к уединению и интиму. Другое дело, что все эти не слишком, впрочем, многочисленные подружки и партнерши, зачастую вполне доброжелательно реагировавшие на естественные поползновения Георгия, никак не могли заменить тех, чьего внимания и расположения он действительно по-серьезному добивался.

Вначале это была Наташенька Синцова, ведущая, так сказать, актриса в маминой театральной студии. И терпеливые ожидания окончания репетиций, и цветы, пусть и неумело, но обязательно вручаемые после каждого спектакля, да еще проделать это надо было втихаря от матери, чтобы не спровоцировать очередное насмешливое: «Ну как там у тебя с Наташенькой?» Аж кровь в голову бросалась! Потому что — никак! Потому что: «Здравствуй, Жора! До свидания, Жора!» — и все. Полтора-два года мотаний с «Красного Октября», где располагалась студия, на Второй Волгоград, места обитания новоявленной театральной «примадонны», в жару, в дождь, в метель… «А, это ты, Жора! Здравствуй!» И… «До свидания, Жора!» Всякому терпению в конце концов наступает предел. «До свидания, Наташа!»

И почти сразу же на романтическом горизонте Георгия Жаворонкова вспыхнула новая звезда — пианистка Оленька Шатц.