Месть в конверте

Последнее комсомольское собрание, главной темой которого было «Осуждение антисоветской вылазки обучающихся в Волгограде иностранных студентов», действительно отличалось скандальным оттенком, и главную роль в этом сыграло сомнительное в политическом отношении выступление члена бюро ВЛКСМ института, молодого кандидата в члены партии Георгия Жаворонкова. Изначальной причиной конфликта послужила планировавшаяся к 25-летию завершения Сталинградской битвы совместная акция советских студентов и их немногочисленных в Волгограде иностранных сверстников: кубинцев, болгар, немцев из ГДР — возложение венков к могилам погибших советских воинов. Ну мнением и настроениями «своих»: нравится — не нравится, хотят — не хотят — никто, естественно, вообще не интересовался, со стороны кубинцев и болгар никаких возражений не было, их волновало лишь одно: побыстрее сбагрить с рук тяжелые и холодные венки и укрыться от жгучего февральского ветра в теплой общаге, а вот молодые немцы неожиданно проявили организованную и сплоченную строптивость, категорически отказавшись принимать участие в намеченном мероприятии. Разумеется, потребовалось решительное осуждение прогрессивным советским студенчеством «провокационной реваншистской выходки», спровоцированной «продажной буржуазной пропагандой». По вузам города чередой пошли комсомольские и партийные собрания с соответствующей тематикой. Отсидев больше часа на подобном собрании и вдоволь наслушавшись заранее заготовленных «гневных отповедей», Георгий вдруг почувствовал, что бесконечные тупые заклинания, типа: «мы — им, а они…», «пусть катятся в свою ФРГ, вот там узнают…» и тому подобные кликушества начинают его необыкновенно раздражать. Нет, по сути он, конечно, согласился с тем, что демонстрация немецких ребят была дерзкой и совершенно неприемлемой. Но нельзя же было не признать и очевидных ошибок советской стороны, понадеявшейся на привычный и, как правило, безотказный нажимно-приказной стиль руководства. Вышло грубо, примитивно, а возможно, даже цинично-издевательски. Если для кубинцев пролитая четверть века назад на этой земле кровь — хоть с той, хоть с другой стороны — ни о чем не говорила, то негативную реакцию молодых граждан «первого на немецкой земле государства рабочих и крестьян» нетрудно было и предвидеть. Ведь вполне вероятно, что у многих из них в волгоградской земле — не в достойных уважения братских могилах, а в безымянных, давно уже заваленных и срытых за ненужностью рвах и ямах — покоились какие-то близкие им люди; да, когда-то пришедшие сюда как враги, да, закономерно унавожившие собой глинистую приволжскую почву, но люди — со своими судьбами, со своими исковерканными и безвременно оборвавшимися жизнями, со своими историческими и родственными корнями. И советская пропагандистская машина, начисто не желавшая считаться с этими очевидными фактами, закономерно получила заслуженный удар по морде. С немцами, восточными немцами, — разумеется, бывшими врагами, а ныне лучшими друзьями из друзей, осыпающими Волгоград бесконечными подарками, начиная от поминавшихся уже трамваев и до замечательного волгоградского планетария, — нужно было все-таки работать по-особому, не так, как со всеми остальными. Политические декларации и правительственные подношения — одно, а люди, с их вопросами, проблемами и эмоциями, — совершенно другое.

Примерно в подобном плане и выступил Георгий на том приснопамятном собрании. И тут началось! С подачи немедленно выскочившей после него на трибуну заведующей кафедрой марксизма-ленинизма, классического институтского «синего чулка» кондово-большевистской закалки Лидии Спиридоновны Харкалиной, на Георгия обрушились все мыслимые и немыслимые обвинения: тут были и «интеллигентская мягкотелость», и «нечеткое понимание современной политической обстановки», и «хочется надеяться, что непредумышленное, но тем не менее легкомысленно-попустительское отношение к набирающим силу неофашистским тенденциям». Георгия разгромили и заклеймили. В кулуарах начали курсировать слухи о намечающемся «персональном деле». Итоги подобной «разборки» были очевидны заранее: лишение не только карточки кандидата в члены КПСС, но и самого комсомольского билета и, как следствие, невозможность «чуждому элементу» продолжать дальнейшее обучение в советском вузе. Ситуация возникла очень напряженная. Встреча — с как там его, Юрием Сергеевичем? — была ее закономерным развитием.

— Да, Георгий Федорович, я внимательно ознакомился с протоколами, и, вы знаете, мне понравилось ваше выступление.

Вот те на! Удар ниже пояса.