Месть в коричневой бумаге

Речь идет о моей старшей дочери Морин, Тревис. Ей почти двадцать шесть. Вот уже три с половиной года она замужем за Томом Пайком. Детей у них нет. У нее были два выкидыша. Мори - молодая женщина с потрясающей внешностью. Она тяжело заболела после второго выкидыша год назад. Я должна была о ней заботиться, но в то время лежала в больнице перед первой операцией... Господи, что за мыльная опера!.. Бриджит примчалась на помощь и до сих пор здесь, так как заварилась какая-то распроклятая каша. Понимаешь, я всегда считала Мори крепкой, как скала, а Бидди - ей сейчас двадцать три - вечной неудачницей, мечтательной, необщительной, незнакомой с реальностью. Но ей пришлось остаться не только из-за меня, но и из-за того, что Мори трижды пыталась покончить с собой. Смотрю, как рука моя пишет эти слова на бумаге, и мне это кажется еще более нереальным. Покончить с собой - что за глупая, страшная белиберда! Том Пайк очень милый, лучше не придумаешь. Они с Бидди изо всех сил стараются удержать Морин, но, по-моему, с ней что-то неладно. Как будто до нее по-настоящему не достучишься. Том испробовал все способы профессионального лечения и консультаций, и они стараются убедить меня, будто теперь со всеми проблемами покончено. Но я не могу поверить. И разумеется, не могу вылезти из проклятой постели и обо всем позаботиться. Давай просто скажем: скорее всего, мне уже никогда и не выбраться из проклятой постели.

Помнишь, в круизе ты мне рассказывал, как живешь, чем занимаешься. Возможно, я преувеличиваю, но в сложившейся ситуации моя старшая дочь пытается лишить себя жизни. Ты никогда не работал на превентивной основе? Я хочу, чтобы ты постарался не дать ей покончить с собой. Не имею понятия, как это сделать и принесет ли сделанное хоть какую-то пользу. Но все равно, самый ничтожный шанс для Мори стоит гораздо больше двадцати пяти тысяч.

Я думала о тебе в эти последние дни и наконец решила, что не могу попросить никого другого и что никто другой из заслуживающих моего доверия ничем не сумеет помочь. Ты ужасно проницательный, и ты знаешь людей, Тревис. Я помню, с какой огромной ловкостью, тактом, любовной нежностью ты заново собрал из осколков погибающую вдову. Знаешь, в моих воспоминаниях о том лете ты предстаешь в двух обличьях. Одно - молодой мужчина, намного младше меня в момент наших забав, казавшийся необычайно ребячливым, как мальчишка, отчего я себя видела злой и старой развратной ведьмой. А в следующий миг ты был таким.., старым и мудрым, что я чувствовала себя глупой молоденькой девочкой. Если б мы не провели вместе какое-то время, я могла бы приспособиться и провести остаток жизни с Тедди Трескоттом... В любом случае у меня осталось впечатление, что ты сможешь справиться почти со всем в этом мире. Я имею в виду не только рефлексы и мускулы... Я веду речь о тонком искусстве манипулирования людьми, как, по-моему, следует обращаться с Мори. Разве она не сумеет понять драгоценность жизни? Я понимаю - сейчас больше, чем прежде.

Поверь, дорогой, слишком велико искушение обрушить на тебя чудовищную предсмертную просьбу - спаси жизнь моей дочери! Но я не способна на столь драматическую банальность. Захочешь - сделаешь, не захочешь - не надо. Очень просто.

Только что пережила пару ужасных приступов, не могу как следует закрыть рот, позорюсь, так громко втягивая слюну, что вздрагивает сиделка. Поэтому мне сделали укол, все начинает затягиваться туманом, плывет куда-то. Продержусь до тех пор, пока не подпишусь, не запечатаю это письмо, но, возможно, с этого момента оно будет казаться пьяным бредом... Я написала, что видела тебя в двух обличьях... Я и в себе вижу двух женщин... Знаешь, каким странно юным остается сердце, несмотря ни на что? Одна - уродливая оболочка в опутанной проводами постели, вся в трубках.., дурной запах, боль, шрамы, ничего не помогает, разве что ненадолго... Другая - там, в Шрауд-Ки, на борту "Леди"... Она с тобой резвилась, проказничала, возилась, подзуживала в постели.., действительно, жутко бесстыжая ведьма-вдова, полностью поглощенная бесконечными новыми впечатлениями в то нескончаемое, бесконечное, очень короткое время, когда мы походили на два пышущих жаром, синхронно работающих двигателя... Сердце остается юным.., непростительно, дьявольски, остро... О, мой дорогой, удержи ту, другую, подольше, подальше, крепко стисни в объятиях и не дай ей растаять, ибо..."

Вместо подписи нацарапано "X". Они все уходят, и мир становится пустым. Хорошие стоят на крышке западни, до того замечательно встроенной в пол, что столярной работы не видно. И по-прежнему задевают за предательскую бечевку.

А ты хлопаешь глазами, пытаешься сглотнуть ком в горле, испытываешь дурноту, старина Трев, кидаешься к телефону. Девушка сообщает, что мистер Хардахи ушел обедать, после чего добавляет, что его, может быть, удастся перехватить, спрашивает, важное ли у тебя дело, и ты с ужасающей точностью отвечаешь: вопрос жизни и смерти. У доктора Уинтина Хардахи мурлычущий голосок, полезный для передачи сверхсекретной информации.