Месть в коричневой бумаге

Номер был убран. Хоть я должен был съехать в одиннадцать, меня наверняка не упрекнули бы за задержку - мотель был далеко не полон.

И я сидел, зевал, вздыхал, слишком одолеваемый приятной усталостью, чтобы прийти к какому-то решению. Заявил себе, что после этого эпизода ничего не изменилось. Каким бы образом доктор ни умер, покойник не имеет ни малейшего отношения к больной молодой жене, похоже искренне желающей умереть.

Не добавилось ничего нового, кроме...

Кроме чего-то сказанного среди ночи, после одного момента, для нее несомненно кульминационного - никаких диких судорог и прерывистых воплей, только очень долгое, очень сильное наслаждение, очень медленно, медленно, мягко слабевшее. Во время одного из сонных отрывочных разговоров, которые мы вели, лежа ночью в объятиях, с отброшенными простынями и покрывалами, с остывающей и просыхающей от трудовой испарины кожей. Я чувствовал на шее глубокое влажное, замедляющееся дыхание, круглое колено на животе. Она вновь и вновь медленно и любовно проводила пальцами от мочки моего уха до подбородка. Опуская глаза, я видел в яркой диагональной полосе света слабо мерцающую округлость бедра, покатого к талии, где лежала моя большая, контрастно темная ладонь.

- М-м-м... - промычала она. - Теперь знаю.

- Ищешь чувство вины?

- Слишком рано для этого, дорогой. Мне слишком хорошо.

Может, позже. Но.., в любом случае черт с ним, со всем.

- В чем дело?

- Не знаю. Девушка выясняет, что может свернуть с пути и шагать дальше по самой большой дороге с подвернувшимся по пути симпатичным парнем. Выходит, она довольно поганая личность.

- Гормоны одолевают?

- Может, бешеная нимфоманка.

- Тогда я, должно быть, номер восемьсот пятьдесят шесть или что-нибудь в этом роде.

Она минуту лежала в раздумье, потом прыснула:

- Считая Рика, одну цифру ты правильно угадал. Шесть. Из других четверых за одним я была замужем, с двоими помолвлена, в оставшегося была по уши влюблена. По сравнению с другими работавшими и учившимися со мной медичками просто монашка. Но моя старушка бабушка упала бы замертво.

- Нимфоманки интересуются только собой, детка. На парня им наплевать. Сам по себе он их не интересует. Им отлично сгодился бы робот.

- Я все время помнила, что это ты. Даже в самый лучший момент. Тогда что я такое?

- Охотница до неожиданных и приятных открытий.

- Это плохо?

- Нет. Хорошо. Она потянулась, зевнула, придвинулась ближе.

- Я все время хочу сказать, что люблю тебя, милый. Наверно, для собственного успокоения. В любом случае ты мне чертовски нравишься.

- Взаимно. Такое остаточное ощущение подтверждает, что все было правильно.

Встав на колени, она натянула на нас простыню с покрывалом, расправила, подоткнула, разгладила, снова свернулась, вздрогнула, кулаками и лбом уткнулась мне в грудь, колени сложила на животе. Ее щека покоилась у меня на плече, другой рукой я ее обнимал, положив ладонь на спину, а пальцы под расслабленную и тяжелую грудную клетку.

Балансируя на грани сна, думал об этом остаточном ощущении, пытаясь объяснить его самому себе. Если у норки, овцебыка, шимпанзе, человека на протяжении энного количества минут продолжается соответствующее раздражение соответствующих участков плоти, нервные окончания включают взрывной механизм гландулярно-мышечного наслаждения. А потом возникает не больше желания дотрагиваться до эрогенных зон, чем трясти перед носом перечницу, вызывающую облегчающее чихание.

Наверное, у каждого мужчины и у каждой женщины в чувственно-сексуально-эмоциональной области есть изъяны, слабости, трудности, особые картины нейронной и эмоциональной памяти, предрассудки, и в случае несовпадения этих сложных субъективных структур можно ждать только слабого взрыва. Но возможно, таинственное совпадение порождает в древних, темных, глубоко спрятанных закоулках мозга наслаждение посильнее и послаще, проникающее в тайные отгороженные камеры сердца. Тогда одновременно происходящее в чреслах - только прелюдия, а потом возникает остаточное ощущение любви и удовлетворения, которое знаменует гораздо более важный экстаз в мозгу и в сердце.

Издалека донесся ее голос, эхом раскатился по комнате, не дав мне провалиться в сон.

- ..говорят, мошки женского пола подают сигнал к спариванию. Господи, я не хлопаю глазами, не кручу задом, не облизываю губы. А пациенты ко мне так и липнут. И разносчик из химчистки. И мистер Том Пайк прошлой весной.

- Пайк?

- Когда его жена пару дней оставалась в больнице, проглотив упаковку снотворного. Это было в кабинете, пока он ждал возвращения доктора Шермана из реанимации. Понимаешь, тут не было никакой грубости. Том Пайк - мужчина со вкусом и очень осторожный. Мне его было чертовски жалко, и я жутко его уважала за отношение ко всей суматохе с Морин... Едва не связалась с ним, просто из жалости.

- Когда это было?

- По-моему, в марте. А может, в апреле. Одно знаю: он был бы очень осторожным, предусмотрительным, все держал бы в секрете, не стал бы кричать на всех углах о своей подружке-медсестричке. По-моему, было бы хорошо, ведь тогда я и с Риком бы не связалась.