Месть волчицы

— Ничего особенного не происходит, Соня. Просто дело в том, что в чужие храмы отправитесь не только вы, воины, должны ехать еще и жрецы из круга посвященных. Некоторые из них будут действовать с избранными воинами заодно, другие сами по себе. Это будет зависеть от каждого конкретного случая, как больше шансов преуспеть. Но сначала Оракул выбирал именно их, по двенадцать человек каждый день, то есть всего двадцать четыре, и столько же будет и вас. Для воинов избрание произойдет в полночь сегодня и завтра в главном храме. Вот и все, что я знаю. — Он вздыхает и пытается взглядом найти ее глаза, но ему это не удается, взор девушки ускользает, как стайка серебристых рыбок под поверхностью пруда. — Ну что, стоило оно того? Неужели то, что я сообщил тебе, было и впрямь настолько важно, чтобы разрушить давнюю дружбу?

Он не злится, нет. Скорее, в его голосе горечь недоумения. Он и впрямь не понимает, что нашло на его давнюю подругу, и тоскует по их отныне навсегда утраченной дружбе.

Но Соня, если и чувствует то же самое, если и испытывает какое-то разочарование оттого, что все с таким трудом выбитые ею сведения, оказались не стоящими и ломаного медяка, никак не дает этого понять. Сосредоточенно пожевав губами, она спрашивает:

— Скажи, а тебе известны все храмы, куда должны ехать воины?

— Пожалуй, что да. Желаешь, чтобы я тебе их перечислил?

Если в голосе Стевара и звучит насмешка, Соня делает вид, что не замечает этого.

— Нет, — она качает головой. — Просто скажи мне, какой храм среди всех считается самым худшим, самым опасным, ну, в общем, ты понимаешь… Какой?

Стевар надолго задумывается, и, наконец, изрекает.

— Они все один хуже другого, Соня. Самого худшего среди них нет, потому что они все таковы. В те, с которыми хоть что-то ясно, или где можно что-то узнать через официальных посланцев Волчицы с помощью даров, подкупа и так далее, будут отправлены совсем другие люди, не вы, опытные воины и маги. Нет. Если уж Волчица отправляет вас туда, то это значит, что никто, кроме вас, не справится. Так что худшего места просто не существует. Равно как и лучшего.

Соня отступает на шаг, даже не думая помочь Стевару подняться, и тот, краснея от смущения и неловкости, вынужден перекатиться набок, свалиться на землю, оцарапав лицо и руки острыми сучьями кустарника, и лишь затем, с четверенек, поднимается на ноги.

У воительницы при этом вид рассеянный и отстраненный, словно она сейчас где-то в сотнях лиг от этого места.

— Почему ты сказал — вы? — неожиданно звучит ее голос. — Поверить не могу, что ты никуда не едешь.

Стевар разводит руками. Его и самого гложет именно это, и как раз от этих переживаний он и хотел отвлечься нынче утром, вытащив Соню на пробежку… Отвлекся, как же.

— Со мной незадача, — произносит он деланно равнодушным тоном. — Я уже не могу считаться воином, поскольку получил поцелуй Волчицы, но еще и не посвященный, поскольку с того дня не прошло и одной луны. Поэтому… — он вновь разводит руками с сокрушенным видом.

Соня усмехается чуть заметно, впервые за все это время в упор глядя на северянина.

— Да, не повезло тебе, Стевар, ну да ладно, вернусь — расскажу, что там и как. Я, в отличие от тебя, таиться не собираюсь.

Несправедливость этих слов возмущает его почему-то даже больше, чем недавно пережитое унижение, ее угрозы и грубые речи. Он пытается найти слова, чтобы объяснить, насколько она к, нему несправедлива… Но воительница уже направляется прочь по лесной тропинке, что ведет обратно в Логово. Силуэт ее, окруженный солнечным танцем пылинок, кажется едва ли не призрачным, охваченным золотистым сиянием, в этом замершем зачарованном лесу.

Стевар идет за ней следом. Он и сам не понимает, почему. Куда разумнее было бы подождать, чтобы она ушла подальше, а затем вернуться в одиночку. Ему так было бы куда приятнее… Но что-то, какая-то странная сила или чувство, коему он не знает названия, не позволяет ему оставить сейчас подругу… Бывшую подругу, тут же поправляется он мысленно, ибо знает, что с этого дня дружбе их настал конец. Даже если бы он сам пожелал забыть, она никогда не забудет. Он может лишь гадать, что чувствовала эта рыжеволосая воительница, угрожая ему ножом, что ощущала она, когда пролила его кровь…. Он невольно подносит руку к порезу на горле, который, по счастью, уже перестал кровоточить. Но ответа на этот вопрос ему не дано узнать никогда.

Уже ввиду. Логова, когда остается лишь спуститься полторы сотни шагов с холма, чтобы оказаться у ворот, он неожиданно нагоняет ее и, тронув девушку за плечо, произносит негромко:

— Знаешь, я хотел бы попрощаться с тобой сейчас, пока это еще возможно. Прощай, Соня.

Она недоуменно оборачивается к нему, и он видит, что ее лицо вновь принадлежит ей самой. Оно опять стало живым, и краски жизни вернулись в него, и глаза вновь сияют прежним блеском.

— Ты что же, хоронишь меня, Стевар?