Месть. Все включено

Своих разведчиков неожиданно поддержал балтиец:

– Люди вымотались, Алексей Николаевич, – сказал бывший революционный матрос, размазывая грязный пот по чумазому лицу. – Надо бы сменить караул.

– Кем, спрашивается? – сказал старший чекист.

– А хотя бы им! – балтиец ткнул перепачканным пальцем в латыша. Тот сначала вытаращил блеклые рыбьи глаза, а потом нервно заговорил на родном языке, перемежая непонятные прибалтийские выражения словами «бунт», «расстрелять» и матерными словечками.

– Рожа немецкая, – матрос сплюнул в грязь. – Договоришься у меня, курва.

Старший чекист еле пресек разгоравшийся конфликт, пообещав, что латыш полезет под землю в следующий раз.

– Почему, б-дь, в следующий?! – возмутился балтиец, словно предчувствуя, что следующего раза не будет.

– Потому, что я так решил! – отрезал старший.

Пеньковая веревка вышла вся. Подземелье оказалось неожиданно длинным, а потому, с каждым открытым ходом двое отвечавших за пеньку парней перемещались к новому отверстию. Следующие несколько ответвлений они прошли, не останавливаясь. Старший чекист лишь уточнял расположение ближайших домиков, из которых исчезли дети, и рисовал все новые черточки, пока карта не стала походить на ель.

– Да, – только и протянул председатель. – Ствол и ветки. Жуть какая-то. – И прямо на глазах у чекиста перекрестился, позабыв, что принадлежит к партийному активу.

– Вот-вот, – оперуполномоченный прочистил нос. – Именно, что ствол-с. Хотел бы я знать, куда он, спрашивается, ведет?

– Вестимо, куда, – буркнул один из мужиков. – В старую балку.

– Что ты болтаешь, дурак? – бывший латышский стрелок наподдал носком щеголеватого ялового сапога глиняную грудку, и она рассыпалась в прах.

– В какую балку? – вмешался старший чекист, делая латышу знак умолкнуть.

Мужики, вначале немного тушуясь под его суровым немигающим взглядом через стекла пенсне, начали рассказывать о старом овраге, который еще при царе-батюшке слыл местом, если не гиблым, то уж нехорошим, это точно. А после Гражданской, заваленный трупами, превратился черт знает во что…

– Кто же там похоронен? – старший чекист недоверчиво прищурился. Он верил в дактилоскопическую экспертизу значительно сильнее, чем потусторонним мотивчикам, свойственным простолюдинам, обожающим истории со всякими демонами и приведениями.

– Похоронен? – вздыхали мужики. – Разве ж так хоронят? Без отпевания, без креста, без батюшки? Где ж такое видано? Так, набросаны, покойники, один на другого. Не по-христиански.

– Кто набросан?

– А кто хочешь. И белые, и ваши. Матросы. В этих краях такую тьму народу загубили, жуть…

– Отставить контрреволюционные разговоры! – вмешался латышский стрелок.

– Да будет вам, Отто Карлович, – сказал старший чекист. – Какая контрреволюция? Скорее, темнота и необразованность. Вот так-с. – И, больше не обращая внимания на латыша, хоть тот и покраснел от гнева, он обернулся к крестьянам:

– Все это совершенно несерьезно, товарищи. Поспешим. Надо двигаться дальше.

Мужики не двинулись с места.

– Алексей Николаевич? – председатель поселкового совета задышал старшему чекисту в ухо. – Не дело это. Видите? – украдкой он показал на солнечный диск, наполовину провалившийся за горизонт. – Скоро стемнеет, Алексей Николаевич. А по ночи такими делами заниматься, как бы себе дороже не вышло. Гляньте на наших мужиков – того и гляди, убегут.

– Что значит, убегут? – глаза за толстыми линзами смотрели на председателя с изумлением. – Как такое может быть?

– Народ-то у нас суеверный, – пустился в объяснения председатель. – Темный, можно сказать. Верят, сами понимаете, во что. А тут – ночь на носу. На сегодня бы свернулись, а завтра, с утра, с новыми, как говорится, силами…

По лицу чекиста было видно, что он собирается строго отчитать председателя. Еще бы, где это видано, прерывать следственные действия из-за каких-то дурацких суеверий. Однако, он, в конце концов, смолчал. Может, из-за окружающей обстановки, навевающей нечто, далекое от научного атеизма. Село осталось далеко позади, даже крыши исчезли за пригорком. Слева виднелось давно не паханное, заросшее сорняками поле, справа глухой стеной возвышался сосновый лес. Сосны росли так густо (видимо, посадку в свое время не пропололи), что их стволы сливались, издали напоминая сплошной частокол. Верхушки деревьев тесно смыкались между собой, обрекая лес на извечный полумрак. Почву устилала мертвая желтая хвоя.

Метрах в ста впереди проселок, по которому двигалась процессия, скатывался в теснину оврага. Это и была та самая старая балка, о которой недавно толковали мужики. Верхняя часть образуемой ей воронки располагалась буквально на опушке леса и была не очень глубока. Заброшенное поле подходило к самому краю расщелины и срывалось куда-то вниз. Край оврага представлял собой гребень, скрывавший балку от посторонних взглядов. Старший чекист обратил внимание, что проселком давно не пользуются. Колеи заросли травой.

– Тут-то и днем ходить боязно, – сказал кто-то из мужиков.