Месть за победу — новая война

Эту мощь Америка продолжала развивать и в мирное время после окончания «холодной войны», когда казалось, что военная мощь уже не потребуется и европейские страны резко уменьшили военные расходы — а США продолжали тратить гигантские суммы на военное технологическое обновление.

ГЕРМАНИЯ

В то же время официальный документ ЕС о европейской безопасности настойчиво утверждает, что «ни одна отдельно взятая страна не способна в одиночку решить современные сложные проблемы. В мире глобальных угроз, глобальных рынков, глобальных средств массовой коммуникации наша безопасность и процветание зависят от эффективной многосторонней системы. И фундаментальным основанием международных отношений является Хартия Объединенных Наций»[330].

Две стороны разошлись в представлении о суверенитете. «Соединенные Штаты менее склонны, чем европейцы, уважать суверенитет государств, особенно если его внутренняя репрессивная политика подлежит осуждению»[331]. Американский порог вмешательства во внутренние дела занижен по сравнению с европейским. Европейская боязнь быстроты, с какой Соединенные Штаты вторгаются во внутренние дела других стран, является частью общей боязни всевластия Америки. Превентивная война самой могучей державы современности против многократно более слабых стран буквально ужасает европейцев. Этот ужас европейцев перед мессианской решимостью Америки очевиден. И это противостояние имперскому всевластию не может быть подано как французская претенциозность и германское новое властное чувство. Европейцам претит и американское желание стимулировать раскол Европы на своих клиентов и своих противников.

Речь идет не о мнении брюссельских чиновников, на этот раз антиамериканизм выплеснулся на европейскую улицу. В популярной прессе и на европейском телевидении Америка едва ли не впервые была в массовом масштабе показана как жаждущая лишь власти и высокомерная — черты, которые едва ли укрепляют лидерство. Негативные чувства укрепили военные угрозы. Имея незначительные потери на этапе завоевания Ирака, Америка и вовсе потеряла сдерживающие начала. Как пишет Дэвид Гомперт, «американская поддержка Израиля видится в некоторых европейских штаб–квартирах как главная причина враждебности арабов и мусульман в целом, доказательством того, что еврейский заговор контролирует американскую политику и именно он послужил причиной вторжения в Ирак»[332].

У европейцев, убедившихся в отсутствии у Саддама Хусейна оружия массового поражения, сложилось неколебимое чувство, что Америке отныне доверять нельзя. Более всего покоробила американских стратегов не Франция — привычный недруг. Таковым в случае с Ираком стала Германия.

Первой реакцией американцев на резкую антиамериканскую позицию канцлера Гельмута Шредера стало недоумение. Не с американской ли помощью была восстановлена Германия? Защищена от вечно подозрительных соседей и в конечном счете воссоединена, вопреки позиции Британии и Франции? Наследник Аденауэра и Коля занял антиамериканскую позицию? Американцы вынесли немало ссор с Парижем, но с германской столицей у них практически всегда была гармония. До событий в Месопотамии.

Противоречия с Германией оставили более глубокую отметку в Вашингтоне. С Францией у американцев было много противоречий, но с Германией — да еще по поводу применения силы — первое подобное столкновение. Американская сторона постаралась представить дело так, что канцлер Шредер занял резко антиамериканскую позицию ввиду предстоящих выборов, стремясь использовать растущий антиамериканизм избирателей. Самый неожиданный — германский фактор — оказался самым болезненным.

Дело касается не только Белого дома и Капитолия; впервые массовый американский избиратель ощутил «холод измены» со стороны всегда прежде верных немцев. А как могло быть иначе? Молодое поколение немцев не помнит американского прорыва блокады Берлина, американского опекунства в период принятия ФРГ в Североатлантический союз, твердой поддержки Бушем–старшим процесса объединения Германии (в условиях, когда Миттеран и Маргарет Тэтчер противились этому).

Особенно отчетливо новая линия Берлина прозвучала во время европейского визита президента Буша–младшего в феврале 2005 г., когда германский канцлер заявил, что традиционные рамки Североатлантического союза «непригодны для обсуждения межатлантических противоречий». Это знамение новой эпохи в межатлантических отношениях. Эти слова стали знаковыми, как и оценка американского вторжения в Ирак как «авантюры».

Теперь американцы твердо знают, что под тонкой пленкой внешней приязни кроется жесткое неприятие системы американской опеки, американского одностороннего всевластия. «Ирак или другая причина, но связи между европейцами и американцами уже не являются ни особыми, ни неколебимыми. Враждебность новой политики по обе стороны Атлантики будет препятствовать любым попыткам восстановить старые связи, укрепить новое партнерство»[333].