Месть за победу — новая война

Американский эксперт Джим Гаррисон назвал военную мощь Америки «безжалостной», а американское отношение к миру — «нацеленным на эксплуатацию»[619]. Единственным способом избежать «войны всех против всех» он считает создание мирового правительства — «собрание городского мирового совета — сердцевины американской демократии». Америка должна взять на себя инициативу, устанавливая нечто новое: «Международный фонд реконструкции», который взялся бы за ликвидацию вопиющего неравенства Севера и Юга. Особо сложная задача на грядущие годы — это то, что называется «создание новых наций», невозможное без массового обмена информацией, выработки специфических рекомендаций, контроля над их реализацией. Гаррисон предлагает Соединенным Штатам возглавить фонд в 50 млрд долл., который на протяжении ближайших двадцати лет решал бы задачи, которые ставили бы перед ним Мировой банк и Международный валютный фонд для ликвидации нищеты наименее счастливых стран планеты.

Вместо того чтобы выходить из коллективных договоров, США обязаны возглавить спасение от неминуемой гражданской войны планетарного масштаба. 60 лет назад Вашингтон был полон энтузиазма в отношении коллективных мероприятий и во многом преуспел, потому что был полон забот о будущем. Только возглавив основные мировые процессы, Америка может рассчитывать на то, что станет «последней империей»[620]. В отличие от Первой и Второй мировых войн, новая международная организация должна быть создана до, а не после мировой катастрофы, которая, если разразится, будет не только глобальной, но и финальной. То, как Америка решит драму XXI века, будет тем, с чем Америка войдет в историю.

Правдой является то, считает американец Р. Олмен, что «мир не особенно беспокоится по поводу неистребимого американского наваждения, так гротескно персонифицированного Джорджем Бушем–младшим, действующим так, словно на мировой сцене выступают два типа актеров: американцы и злодеи. Другие нации и народы чувствуют себя неловко, особенно когда американское поведение начинает крушить их жизни, надежды, представление о порядке в мире»[621].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ СУЛЛА ПОСЛЕ МИТРИДАТА, или РЕСПУБЛИКА БЕЗ ВРАГОВ

Поражение царя Митридата в 84 г. до н. э. никак не укрепило демократию в Риме. Пройдя под традиционной триумфальной аркой, победоносный Сулла прервал свою задумчивость такими словами: «Теперь, когда во всей Вселенной у нас нет врагов, какой же будет судьба нашей республики?» Сомнения Суллы в отношении судьбы республики оправдались. Незамедлительно возникли «внутренние враги» (террористы античности), появились проскрипции, армия вошла в столицу, и республика покатилась к империи.

Триста лет Америка провозглашала свою особенность, представая миру как исключительное государство. Теперь она сумела распространить демократию в качестве общепризнанного идеала. И потеряла идентичность исключительности. Четырехзвездный проконсул Томми Фрэнке (даже внешне похожий на Суллу) добил последнего «официального» врага современного Рима — Митридата — Хусейна.

Но отсутствие явственного врага уже ощущается. Социологическая теория и исторический опыт указывают, что отсутствие ясно очерченного внешнего врага порождает в метрополии внутренний разлад. Неудивительно, что окончание «холодной войны» вызвало тягу местных внутриамериканских общин к самоидентификации. Отсутствие врага ослабляет необходимость в сильном центральном правительстве, в некогда безусловном единстве. Профессор Поль Петерсен уже в 1996 г. писал, что окончание «холодной войны» сделало расплывчатыми очертания национальных интересов США, уменьшило надобность в национальных жертвах. Эгоистический интерес стал брать верх над национальной приобщенностью. Инаугурационные слова Джона Кеннеди — «Спрашивай не о том, что страна может сделать для тебя, а то, что ты можешь сделать для своей страны» — стали голосом другой, героической эпохи, ныне скрывающейся за историческим поворотом. Вслед за германским экспансионизмом, японским милитаризмом и русским коммунизмом ушло в прошлое представление о противнике как о силе, противостоящей американскому индивидуализму и свободе. И американская демократия, американское общество (со всеми его ценностями свободного гражданина и свободного рынка) оказались в своеобразном вакууме.

Даже вышедшие к первым ролям неоконсерваторы не растерялись в триумфе. Вот что пишет один из их главных идеологов Чарльз Краутхаммер: «Нации нуждаются во врагах»[622]. Новая элита не отвернулась от испытанного компаса — идеальным противником для Америки был бы идеологически противоположно настроенный, расово и культурно совершенно иной, достаточно сильный в военном смысле противник. Сразу же после окончания «холодной войны» в Америке начались дебаты, кто мог бы стать таким противником.