Его поцелуй был нежным и долгим. Она обвила его шею руками, потом скользнула ими по всему телу, заставила его лечь сверху и стала ласкать и слегка пощипывать кончиками пальцев его ягодицы. Он почувствовал неодолимое желание овладеть ею целиком, насладиться, насытиться, испытать этот самый оргазм, но он боялся потерять ее снова и сдержал свой порыв.
— Хорошо, хорошо как… — пела-шептала Маша. — Нас обступает вечность, а ты… ты думаешь о том, что будет потом?
— Я не думаю об этом, Маджи, — сказал Бернард, потихоньку входя в нее нежными короткими толчками. — Потом будем ты и я, и снова я и ты…
— И нам никто не помешает? — вдруг громко спросила Маша, застыв всем телом.
— Нет, родная, не помешает.
Она вдруг выскользнула из-под него и, вскочив с кровати, подошла к мягко мерцавшей зеленовато-фиолетовым светом стене-аквариуму, прижалась к нему лицом. Со дна лениво всплыла рыба-черт и, достигнув уровня Машиного лица, повисла, едва заметно шевеля плавниками. У нее были круглые равнодушные глаза сытого хищника.
— Берни, я хочу одну-единственную звезду. Бирюзовую. Переливчатую. Неуловимую. Я не знаю, в какой части неба она появляется и в какой исчезает, потому что она у меня все время перед глазами. Я люблю эту звезду, Берни. Ее не положишь в карман. Да я бы и не хотела прятать ее к себе в карман.
Она повернулась и протянула к нему руки.
Он встал с кровати и, шагнув ей навстречу, замер. Ее губы беззвучно шевелились.
— Что ты сказала, родная? — спросил он. — Извини, но я не расслышал.
— Я хочу звезду по имени Ян. Берни, дорогой, помоги мне достать эту звезду.
Он скрипнул зубами и медленно опустился на ковер.
Через минуту Маша уже была рядом. Она обняла его за плечи и тихонько вставила в рот зажженную сигарету. Бернард затянулся и стал медленно заваливаться на спину, увлекая за собой Машу.
Над их головами клубились созвездия Млечного Пути.
Детективы, нанятые Синтией Конуэй, уже на следующий день обнаружили дом-аквариум на скале. Еще через день они предоставили видеопленку, снятую скрытой камерой.
Синтия закрылась в своей комнате, задернула шторы и включила кассету.
Ее муж, обнаженный и с растрепанными волосами, целовал распростертую на пушистом ковре возле камина женщину, которая, судя по всему, была в полной отключке. Он целовал каждый дюйм ее тела. И как целовал… Потом она плавно подняла обе руки, обняла Бернарда за шею и, приподнявшись, поцеловала в губы…
К концу просмотра Синтия напилась в стельку. Она позвонила Луизе Маклерой, сопровождавшей мужа в деловой поездке в Вашингтон, и сказала заплетающимся языком, что беременна, что муж завел любовницу-наркоманку и что она наймет киллера убить их обоих.
Луиза уже через три с половиной часа была в Беверли-Хиллз. Она долго не могла войти в поместье — видела на экране телевизора в своей машине, как Синтия, обернутая куском мохнатого синтетического меха, расхаживает по дому со стаканом хайболла[43]
в руке в окружении леопардов, тигров, рысей и прочих обитателей зверинца. Похоже, больше во всем поместье не было ни души — по крайней мере на настойчивые звонки Луизы никто не отзывался. Наконец Синтия, увидев на экране телевизора в зале с фонтаном сидящую в машине мать, показала ей длинный нос, потом, зашвырнув стакан в фонтан, приставила к своей растрепанной макушке два указательных пальца и стала отплясывать дикарский танец.— Загони зверей в вольер, — велела по телефону Луиза.
— Сама иди в вольер, — ответила ей Синтия, уселась верхом на тигра, который громко рыкнул и оскалил клыки. Луиза в ужасе закрыла глаза. Когда она их открыла, Синтия уже сидела на полу и, уперевшись пятками, тащила за хвост пантеру. — Что, испугалась, мамочка? — поинтересовалась она звенящим срывающимся голосом, бросив хвост пантеры, она схватила большой нож с длинным лезвием, приставила острие к своему солнечному сплетению и спросила: Ты, случайно, не хочешь посмотреть, какого цвета кишки у рогатых жен?..
Наконец Луизе удалось уговорить дочь выйти к ней на улицу. Перед Синтией бесшумно разъехались створки стальных ворот и, выплюнув ее наружу, тут же сомкнулись. Луиза усадила дочь на переднее сиденье и туго пристегнула ремнем. Потом с силой ударила по обеим щекам и сказала, трогая машину:
— Дура. Все мужья на свете изменяют своим женам. И умные жены закрывают на это глаза. Жена одна, любовниц может быть дюжина.
— Ты бы видела… видела… как он… нежно целует ее, — захлебываясь рыданиями, говорила Синтия. — Меня… меня он… почти никогда не целует… в губы. Еще он… он целует ей все тело и… да, водит по нему кончиком пениса.
— Он что, стал импотентом? — удивилась Луиза. — Мне казалось, Бернард Конуэй из той породы мужчин, которые сохраняют пристойную форму до глубокой старости.
— Нет, нет… но он… он меня не любит и совсем не боится потерять! — зло выпалила Синтия и безуспешно попыталась расстегнуть ремень.
— Дорогая, тебе следовало знать об этом с самого начала. Ведь ты отдалась ему в первый день знакомства. Такие, как Берни, предпочитают, чтоб их какое-то время водили за нос и заставляли стоять на задних лапках.