Месть женщины

Он любит Ингу. Несмотря на ее прошлое. Он еще не думал о том, во что выльется их любовь, хотя и называл ее своей невестой. Нет, конечно, это несерьезно — взять и жениться. Все женатики живут однообразно, скучно. Любовь — это совсем другое дело и к женитьбе, наверное, не имеет никакого отношения. Быть может, Инга захочет переехать к нему — отец вряд ли станет возражать. Ваня горько усмехнулся. Тот отец возражать не будет — у него мягкий характер. Про этого отца он пока не знает ничего.

«Наверное, я так привязался к Инге потому, что она первая», — помимо его воли оформилось в мозгу. Словно кто-то извне подсказал.

Он оперся на локти, потом сел. Теплый солнечный прямоугольник теперь был не на нем, а рядом, значит, он пролежал на полу час, если не больше. Внизу все еще кто-то плакал, но этот и все остальные звуки куда-то отступили, и Ваня очутился точно в вакуумной капсуле. Стало легко, на казавшийся неразрешимым каких-нибудь полчаса назад вопрос хотелось ответить бесшабашным: «Ну и что?» Он встал с пола, бросил взгляд в сторону Библии под салфеткой. «Ну и что?» — пронеслось в голове. Потом спустился по лестнице, вышел из дома и, дыша полной грудью раскаленным, как в духовке, воздухом, направился к обрыву, над которым росли какие-то колючие кусты с пожухшими от зноя листьями.

И тут над краем обрыва возникла голова Инги, а потом и она вся. Она была мокрая и прохладная с головы до пят, она повисла на нем, пытаясь к нему прижаться. От нее пахло речной свежестью, солнцем и какими-то бело-розовыми цветами, толстые длинные стебли которых она засунула себе за пояс из косынки, и их головки-зонтики возвышались над ее плечами.

— Ты спал? А мы сплавали на другой берег. Это совсем не страшно, хоть течение жуть как несет, — тараторила она. — Я правда похожа на русалку? — Она отступила на шаг назад, вытянула шею, выставила вперед слегка согнутую в коленке ногу. — Это он так сказал. Знаешь, а мы видели такого чудного хмыря. Он сидел возле нашего шалаша и пялился на нас, как на космических пришельцев. Сперва я испугалась — очень у него лицо странное: одна половина ухмыляется, а другая злая-презлая. Но он меня успокоил. Он сказал, что тип совсем безобидный. Просто он с приветом. А цветы тебе. Представляешь, я с ними плыла.

Инга дернула за кончик косынки, и цветы упали к ее ногам. Она аккуратно собрала их в букет и протянула Ване.

— А где он? — спросил Ваня, машинально беря из ее рук цветы.

— Кто? А… Он остался рыбачить. А я не могу на одном месте сидеть, да и по тебе соскучилась. Знаешь, пока мы плавали на тот берег, на удочку поймалась большая рыбина… Слушай, я правда по тебе соскучилась, хоть мне и было с ним жуть как весело. Пошли к нам, а?

Они направились в сторону флигеля. Ваню раздражал сладковато-гнилостный запах цветов, но вместо того, чтоб зашвырнуть их куда подальше, он почему-то держал букет возле самого носа.

Во флигеле было прохладно и полутемно. Инга стащила мокрые трусики, бросила их прямо на пол и растянулась на смятых простынях. Ваня лег рядом одетый.

— Ты что, не хочешь? — поинтересовалась она, уже расстегивая молнию на его джинсах. — А я… Мне еще на том берегу захотелось, когда я эти цветы рвала. От них так сексуально пахнет, и вообще… — Она неопределенно хмыкнула и вдруг, в мгновение ока оказавшись верхом на Ване, схватила его за горло цепкими холодными пальцами и спросила, приблизив к его лицу свои возбужденные переливчато-бирюзовые глаза: — Ревнуешь, да?

— Да, — тяжело выдохнул Ваня и попытался встать.

— Нет, не отпущу. Ты думаешь, я как была шлюхой, так и осталась, да?

— Не знаю. Ничего не знаю.

— Ах, вот ты какой. — Бирюза ее глаз внезапно померкла, точно помутнела изнутри. Она медленно разжала пальцы и, соскользнув на пол, села, обхватив руками колени. — Серьезный ты. Взрослый очень. Ты и понравился мне за эту серьезность, но мне каждую минуту хочется чего-то отмочить, похулиганить. Мне кажется, во мне чертенок сидит — это мать так говорит, да и бабка тоже. Думаешь, не вижу я, что он на меня как волк голодный смотрит? Ну и что? Смешно, да и только. Мне-то на него… ну, если и не наплевать, то… Да нет, раз у меня есть ты, мне никого-никого не захочется. Он заводится, когда рядом со мной. Ну и что? Может, ему это полезно. Эта Нонна такая толстая, что небось все дырки позарастали. На кусок тухлого мяса топор и тот не подымется. Ну да, прокисла она вся, а еще на меня так косится, словно я ее мужика хочу к себе в постель затащить. Ха, я ж не виновата, что меня все художники любят.

Ваня молча смотрел на потолок. На нем была едва заметная извилистая трещина — она появилась вчера, когда он подпрыгнул и изо всей силы ударил по потолку сложенной в несколько раз газетой, пытаясь убить надоедливого комара. «Позавчера я был счастливым человеком, — пронеслось в голове. — Почему, почему все так зыбко?..» — думал он с тоской.