Места здесь тихие

— Скажете тоже, профессор, — сблагодушничал Крячко, — делать ей нечего. Главное, пришли в себя, будем надеяться, что оба.

Врач согласился:

— Вы совершенно правы. И койка освободилась. У нас, признаться, и так места мало, а котируемся высоко, и из Москвы присылают.

— Вот это да.

— Да, а коек-то не прибавляется! И в хорошее время было всего-то семьдесят пять, потом пятьдесят пять, потом еще минус десять, теперь тридцать коек, а лежат сорок пять. Вы, пожалуйста, если кто собирается — так и скажите: узнавайте заранее о наличии свободных мест, иначе будем госпитализировать в порядке очереди, в скверике ждать будут…

Старый доктор продолжал выдавать наказы, но тут легкое движение воздуха подсказало, что мужская компания украсилась присутствием госпожи Паскевич. Она преобразилась настолько волшебно, что Крячко вспомнил древнее зеркало, которое мальчишкой видел в деревне, зеркало, по раме которого славянским манером было вырезано: «Бабе ярость вЪ радость, отЪ нее румянецЪ ярче».

— Насколько я понимаю, господин полковник, вы супруг Марии, — неторопливо, растягивая слова, произнесла она.

Лев Иванович поклонился.

— Я к вашим услугам.

Глава 35

Телефонное сообщение о том, что по итогам проверки вскрылась налоговая недоимка, да еще на кошмарную, невероятную сумму — миллион шестьсот! — произвело на Катю такое же впечатление, как на вшу — обработка головы керосином. Она корчилась в смертных муках, чуть не билась головой о стены и вообще производила впечатление помешанной. Каковой, строго говоря, и была.

Верный Илья отъехал в город, и не на кого было излить свое горе. Она пыталась прозвониться ему на трубку, но, увы, то ли сел телефон, то ли связь гуляла, как это часто у них бывало. Не отвечал он.

Муки становились совершенно невыносимыми, как вдруг телефон-инквизитор зазвонил снова.

— Алло, — пронесся по проводам хорошо запомнившийся манерный голос, точь-в-точь как у пантеры Багиры в мультфильме из детства, — Екатерина Алексеевна?

— Й-я.

— Катенька, здравствуйте, это Валерия Владимировна, Паскевич, надеюсь, вы меня помните.

Перед глазами прыгали красные шары, горло перехватило, но у нее хватило-таки духу изобразить радушное узнавание:

— Виктория Владимировна, как я рада вас слышать. Вы пропали надолго.

— Валерия.

— Что?

— Валерия Владимировна, — уточнила женщина без тени раздражения, как учительница безголовой ученице, которая никак не запомнит ее имя. — У меня возникли кое-какие проблемы со здоровьем. И семейные дела, знаете ли…

Катя сглотнула:

— Надеюсь, теперь все разрешилось.

— Признательна за заботу, более чем, — заверила собеседница, — и теперь мне хотелось бы уточнить, будет ли вам удобно подписать предварительный договор, скажем, сегодня, около девяти вечера. У меня кое-какие дела, и надо поспеть в банк, нужную сумму я уже заказала.

— Сумму? — бездумно повторила Катя.

— Да, конечно. Надеюсь, вы помните наши договоренности: я погашаю налоговый долг, два миллиона триста семьдесят три тысячи, и на эту сумму вы делаете скидку, то есть с меня еще причитается…

— Д-два миллиона четыреста двадцать семь, — едва дыша, отозвалась Катя. У нее уже зуб на зуб не попадал. — И что же, вы все-таки решились… купить?

На этот раз в голосе женщины зазвучало высокомерное недоумение:

— Милочка, уверяю вас, что мой интерес остался неизменным. Я собираюсь купить объект под застройку, вы это знаете… надеюсь, вы не передумали?

— Й-я…

Голос заледенел окончательно:

— Что ж, если вы передумали — это ваше право. Однако в таком случае вам придется вернуть мне сумму, уплаченную как налог.

— К-когда?

— По условиям нашего с вами договора… он у вас? Можете сами посмотреть. Не позднее трех дней с даты официального отказа, — вежливо напомнила та, — или, если вы решитесь юлить, что лично я вам не советую, то включится срок стандартный, не позднее тридцати дней. Но в таком случае я буду вынуждена предъявить вам претензию и потребовать компенсацию за просрочку… прошу понять меня правильно, деньги имеют тенденцию обесцениваться.

Ужасная ведьма на другом конце провода продолжала что-то камлать, все эти слова — непонятные, причудливые, как незнакомые заклинания, как ножом резали Катино сердце.

Продать — или деньги.

Деньги — или продать.

Она не сразу заметила, что разговор закончен, не сразу услышала короткие гудки. Она глянула на часы — пять часов дня. Самое мирное, тихое время, как раз спала жара, скоро из лесу, осторожно озираясь, станут надвигаться ее любимые сумерки.

Катя, пошатываясь, вышла из флигеля, побрела наугад. Она оглядывалась, спотыкалась, плакала, царапала ногтями землю, цеплялась за траву в детской попытке ухватить, удержать свое сокровище, которое вот-вот вырвут из ее рук, и снова она пойдет шататься по свету — без цели, без дома, целую вечность, до самой смерти.

Невесть как она оказалась на опушке.