Местечко под солнцем

Проснувшись утром, долго не мог сообразить, где же нахожусь. Я лежал на спине, разметавшись по всему дивану, сползшая на пол простыня, еще держалась за меня двумя краями. В окошках, затянутых зелеными сетками от комаров, золотилось солнце, Германа видно не было, зато на полу у кровати лежал листок из блокнота с крупной размашистой надписью: "Скоро буду, доброе утро". Сложив в стопочку постельное белье и положив его под подушку, я не удержался и плюхнулся в прозрачную, как воздух речушку, торопливо бегущую в квадрате пола. Ахнул от холода, заработал усиленно ногами, руками, и через минуту приятно согрелся. До дна достал без труда, камней не было, только чистый гладкий песок.

Плескался, пока не посинел. Только собрался вылезать, как в дверном проеме возник музыкант с двойной фамилией.

- Тук-тук! - сказал он, заглядывая, - есть кто дома?

- Только я.

- А Герыч где? - Дмитрий вошел, он был немного помят, всклокочен и во вчерашней одежде.

- Не знаю, уплыл куда-то по делам, написал, что скоро будет, - я взялся за поручни, старательно сваренные из труб, и выкрашенные зеленой краской, и выбрался на сушу. Замерзший, мокрый, весь в пупырках, в синих трусах в ужасающий горох...

- Вон там, в шкафу, халат полосатый возьмите, - Дима подошел к холодильнику и привычно вытащил бутылку пива. Открыв, он наполнил чистый стакан и, не дожидаясь пока осядет пена, стал пить большими глотками.

- А можно?

- Конечно, он гостевой.

На пластиковой полочке в шкафу действительно лежал тонкий махровый халат фиолетового цвета с цветными полосками. Одевшись, я незаметно избавился от сине-горохового уродства и, присмотрев веревочку для сушки белья, повесил свой кошмарик сушиться.

- Ох, хорошо! - осушив бокал, Дима наполнил его снова, - тебе налить?

- Не знаю, - замялся я, не ощущая особого похмелья, но, видя с каким наслаждением музыкант глотает солнечную жидкость из запотевшего бокала, немедленно завожделел этого напитка.

Дима извлек еще пива, прихватил бокал для меня и уселся на диван, я присел рядом и мы, словно пара сибаритов, стали потягивать пиво, глядя на упругие водяные потоки, шумящие у ног.

- Ну, чем вчера все закончилось? Поздно разошлись?

- Отцы семейств скоро засобирались, Божедар с Мартой сказали, что ты наверняка у Геры заночуешь, и ушли, следом Розик - ему курей рано кормить, ну я и думаю, чего хозяев напрягать? Говорю Кирюхе, надо бы продолжить праздник разлуки души и тела, душа скорбит, выпить хочет. Прихватили мы Степашку и к Феофласту, а он еще тот мастер! Что там виски, да коньяк! то, что Феоф производит патентовать надо и на экспорт! Он, кстати, этим делом тоже хорошо приторговывает на Большой, постоянную клиентуру имеет. В общем, свое выступление мы закончили где-то в пятом часу утра.

- Понятно, - усмехнулся я, - а ничего, что мы так усердно пиво Германа тянем?

- Он его не пьет, для нас похмельных держит, у него же здесь в чуйства приходить - самое оно: прохладная водичка, диванчик, полчаса и ты огурцевич.

- Кстати, я вот что спросить хотел, Божедар сказал, что Герман не русалкой называется, а как? На всякий случай, что бы не обидеть, ни дай Бог.

- Русалче или фараон, а лучше - Герман.

- Понял, - я подставил опустевший стакан под бутылочное горлышко, прохладные струйки заторопились в мой организм, освежая и бодря. - А семья у него есть?

- Да, жена с двумя детишками, они с трудом ладили, хотя с таким мужиком, как Герман, поссорится, по-моему, вообще не реально, но она умудрялась. Ревновала его, просто фанатично, хотя к кому только не понятно, к карасям, что ли? Сейчас ушла от него навсегда, при мне этих "навсегда" уже раз шесть было, так что Герыч не напрягается особо.

- А она...

- Такая же, как он. Рыжая, глазищи зеленые дикие, кожа белая как алебастр - красивая фурия, просто ведьма морская, - усмехнулся Дима, качая головой, - выглядит лет на девятнадцать, а старшей дочке почти тридцать уже, сыну, кажись двадцать пять или около того.

- А сколько же ей на самом деле?

- Семьдесят пять, по ихним меркам - совсем юная еще.

- А... Герману сколько?

- Сто двадцать кажется, если не ошибаюсь, по-нашему: тридцать семь тридцать девять.

- Ну, надо же! А сколько они вообще живут?

- Много. Так, искупнуться надо.

Поставив на пол стакан, он быстренько сбросил рубашку, штаны и, сверкнув худющим телосложением, сковырнулся в воду, забыв снять очки.

- Кстати, - донеслось из реки, - здесь еще интересная фенька есть, хочешь - проверь: налей в стакан какой-нибудь грязной воды из лужи и просто поставь в сторону. Через пару дней вода полностью очистится, и не испарится, сколько не жди. Здорово, да?

- Да, удивительно... Кстати, а нога-то у меня не болит! Я же ногу подвернул! И не болит! Поразительно! А я вот хотел еще про Рэма спросить, я взял протянутые очки, протер полой халата и положил на диванный подлокотник, - а ему сколько лет?

- Не, с этим все как у нас, - Дима нырял, фыркал, и пытался изобразить кривоватый "брас" в сравнительно небольшом отверстии пола, - ему что-то около тридцатника, меньше даже, двадцать семь, кажется. Ух-х, хор-р-роша водичка!