Место

— А кто оправдается за реки русской крови…— крикнул Коля, — крепостное право и так далее… Русский народ сам замучен и страдает…

— Так почему ж ты порвал со своим отцом? — уж окончательно теряя самообладание, крикнула Маша.

— Я порвал с ним за то, что он сталинский стукач и иуда, а не за то, что он русский патриот, — крикнул Коля, — вот так… Да он и не русский патриот… Ты, Машка, ошиблась… И если ты его за это ненавидишь, за русский патриотизм, то ошиблась…

— Вы антисемит? — спросила Лира, поглядев на Колю свысока, но тон и форма ее вопроса вышел глупый настолько, что Коля расхохотался, правда, первоначально искренне, а потом (хохотал он долго) уж явно с некоторой натяжкой.

— А идите вы все к черту, — сказал Коля, — Гоша, пойдем отсюда, они нам еще обрезание сделают.

Такого я от Коли не ожидал, и вообще я его слышал впервые в этом ракурсе. Несмотря на общение со Щусевым, я не помню, чтоб тот при Коле что-либо говорил впрямую на подобные темы (мне даже казалось, что Щусев опасается), а неприязнь Коли к пионеру Сереже Чаколинскому, который по всякому поводу употреблял антиеврейские выкрики, создавала у меня впечатление, что Коля его не любит также и по этой причине. Должен, однако, ради справедливости заметить, что Коля, конечно же, пребывал в некоем юношеском противоборстве не столько с просемитской идеей, сколько с людьми, эту идею проповедующими, людьми, которые ему чисто физически не нравились. Ему неприятно было также, что сестра его Маша хочет увлечь его своей просемитской идеей и совершенно игнорирует личные Колины воззрения, точно он еще сопляк и мальчишка.

Брат и сестра стояли теперь друг против друга, снова, как на даче, крайне похожие, но теперь гнев не объединял, а разъединял их.

— Так идешь, Гоша? — снова повторил Коля, но, глянув на меня, тут же заметил: — Хотя ты ведь влюблен в Машку… И черт с тобой, не буду тебе мешать…

Он бросился в переднюю, ткнулся в дверь, подергал ее, наконец справился с замком и выбежал. Я слышал, как шаги его протарахтели по лестнице и как хлопнула внизу дверь парадного. Я испугался, не обратит ли свой гнев Маша и против меня из-за публичных Колиных слов о моей влюбленности, но она эти Колины замечания опустила, словно не расслышала.

— Извините меня, — сказала Маша, — извините, что я привела сюда брата. Он еще с детства сильно искалечен духовно. Тут и я виновата, но особенно родители, отец.

— Да, — сказал Анненков, — это лишь подтверждает необходимость главную работу развернуть среди юношей.

— Согласно современным психологическим исследованиям, — сказал Виталий, — основа духовного фундамента формируется к трем-четырем годам…

— Ты хочешь сказать, что мы должны проповедовать любовь к евреям младенцам? — сказала Маша. Она была явно угнетена духовно, а значит, раздражена, да и к тому ж, как мне показалось, недолюбливала Виталия.

— Представь себе, — вступилась за своего кавалера Лира, — дети подвергаются дурному воздействию именно в семье и именно с младенчества… Я где-то читала, что когда во время кишиневского погрома 1903 года евреям забивали в голову столярные гвозди, ребята совсем младенческих возрастов были со своими родителями и некоторые даже на руках… Совсем рядом с истязаемыми жертвами.

— Зачем такие древние примеры? — сказал Виталий. — Недавно в моей школе ребята шестого класса выбили из рогатки глаз своему однокласснику еврею. А власти это дело постарались замять. Вот о чем, я считаю, надо написать листовку.

— Ребята вообще дерутся, — сказала Маша, — особенно в этом возрасте. Так что повод для листовки явно неудачный.

— Я тебя не совсем понимаю, — по-женски непоследовательно возразила Лира, — Саша (этот Саша Иванов безусловно их идейный вождь), Саша как раз всегда настаивал на том, чтоб примеры наших листовок были из сегодняшнего дня. (Уж не ревнует ли она Машу к Иванову?) Впрочем, — посмотрев на меня, сказала Лира, — впрочем, об этом не стоит при посторонних.

— Во-первых, этот человек пришел со мной, — сказала Маша (после этих слов у меня сладко заныло сердце), — а во-вторых, ты… вы забываете самую основу нашей деятельности…

— Да, да, Лира, — неожиданно поддержал Виталий Машу, может быть, в перепалке между этими двумя женщинами ощутив какое-то противоборство их за Сашу Иванова и потому из ревности приняв сторону противницы своей дамы. — Да, Лира, — продолжал он, — тут уж ты неправа… Основа нашей деятельности — полное отсутствие конспирации… Полная легальность… Мы не подпольная организация, а добровольное общество содействия тем статьям конституции, где говорится о расизме и об антисемитизме. Выпускает же добровольное общество содействия армии свою газету. Так же и мы должны выпускать свою листовку. И никаких тайн.

— Вот и дождались, — сказала Лира. — Саша арестован, да и кто знает, что нас ждет.

— Саше предъявлено обвинение в хулиганстве, — сказала Маша, — обвинение, совершенно общества не касающееся.

— Ваш идеализм меня поражает, — сказала Лира Маше, но при этом демонстративно отвернулась от Виталия. Между ними явно назревало выяснение отношений.