Место действия - Южный Ливан

Но веснушчатый паренек с дурацкой кличкой Колумбиец, глянул в ответ с надеждой. Похоже, и впрямь поверил, что командир знает, что и как теперь делать, что сможет вывести его живым из этой ловушки. Эх, дурачок, ты дурачок… Ну да так оно и в самом деле лучше, пусть верит и надеется до последнего. Лучше так, чем тупой ступор обреченности, или бессмысленная истерика. А вот самого себя так легко не обманешь. Все, похоже, отгулял свое по белу свету Женька Севастьянов. Крепко зажали, теперь не выскочишь. Как же неудачно все вышло! Может и вправду стоило остаться в осажденном опорном пункте с вэвэшными спецназерами? Пусть на исходе были боеприпасы, давно закончились запасы воды и продовольствия, а раненым не хватало обезболивающего, и угрюмый поседевший в двадцать пять лет фельдшер-контрактник при перевязках совал им в зубы сложенный вчетверо кожаный ремень. Зато вокруг были свои… А в компании, как известно, и умирать веселей.

Шли девятые сутки августовских боев за Грозный. Район Минутки, где в окружении боевиков Хаттаба еще отчаянно сопротивлялись на блок-постах и опорных пунктах вэвэшники, был полностью отрезан от федеральных войск. В приход помощи давно никто не верил. Хаттаб, потерявший в бесполезных штурмах чуть не половину своих людей, уже дважды присылал парламентеров. Обещал жизнь и неприкосновенность, обещал коридор для выхода к своим, почетную сдачу с сохранением знамен и оружия… Все что угодно, только уйдите с Минутки, прекратите сидеть костью в горле. В ответ они скупо били одиночными выстрелами, отгоняя размахивающих белыми флагами боевиков. Не о чем нам с вами говорить! Не о чем! Живой пример того, как Хаттаб держит слово был у всех перед глазами. Три дня назад сдались чеченские милиционеры, зажатые боевиками в угловой пятиэтажке, выходящей прямо на площадь. Поверили посулам Черного араба, и вышли с поднятыми руками. Всем им отрезали головы, деловито и беспощадно, прямо там же перед домом, в котором они держали оборону. Так что теперь никаких переговоров, лучше умереть в бою, чем быть зарезанным словно баран на бойне. Потому дрались, дрались без надежды на победу или спасение, отстреливались до последнего патрона, в мрачном ожесточении рвались в контратаки. Порой доходило до того, что озверевших от крови, обкуренных анашой боевиков приходилось отбивать врукопашную. Пили набранную в каски дождевую воду, жарили, и ели пойманных в самодельные петли воробьев и крыс. Но держались.

Севастьянов с Шварцманом и Колумбийцем в качестве водителя приехали в Грозный накануне штурма, для передачи документов в штаб. На ночь расположились в комендатуре 101 бригады внутренних войск. Там их и застал, начавшийся на рассвете штурм. Девять дней они держали оборону вместе с «вованами», на десятый, видя что положение становится совершенно безнадежным, решили пробиваться к своим. Ушли тихо, под покровом ночи, не имея ни карты города, ни схемы расположения своих и чужих войск, зная только общее направление движения. На юг, через Черноречье, где-то там, должны быть свои… Уходили втроем, теперь ходить могут лишь двое. Уже на рассвете их обстрелял чеченский снайпер одну из пуль положивший Шварцману в бедро. Изжевавшего весь воротник, чтобы не кричать от боли, периодически теряющего сознание лейтенанта Кэп волок на себе. Щуплый Колумбиец на такой подвиг в принципе не был способен. Соответственно и темп продвижения, был понятно какой.

Много позже узнает Женька Севастьянов о том, что пока зажатая боевиками в клещи сто первая, харкая кровью, отбивалась в окружении в центре города, прибывший в Чечню миротворец Лебедь, вел переговоры с чеченскими лидерами, устраивал односторонние прекращения огня и матом крыл генералов, пытавшихся пробиться на выручку к осажденным, заявляя, что они срывают ему всю политику. Прочтет он и о том, как ликовали полевые командиры, узнавая о его приезде: «Лебедь едет! Вот, теперь мы спасены!», и о цене в два миллиарда рублей, заплаченных за беспрепятственный вход боевиков в город. Много чего узнает разведчик, но это будет уже после, в другой жизни…

А сейчас Кэп загнанно дыша, опустил на бетонный пол тихо застонавшего в беспамятстве Шварцмана и аккуратно выглянул в оконный проем, сильно не высовываясь, всего в треть лица. Однако и этого хватило, тут же по карнизу зло взыкнула пуля. Капитан отшатнулся, удивленно выматерившись. Не ожидал такого. Плотно обложили.