Место для нас

Амар был их сыном. Даже слово «сын» звучало как нечто сияющее и золотистое: настоящее солнце, которое царило в их жизни. Отец иногда говорил Хадие: «Когда‐нибудь ты будешь жить с мужем. Будешь заботиться о его родителях. И забудешь о нас». У него такое чувство юмора. «Забудешь о нас». Или: «Мы больше не будем отвечать за тебя». Но смешно ей не было.

«Амар позаботится о нас, правда, Ами?» Мать сжимала его щеки. Амар обычно кивал. «Почему не я?» – спрашивала Хадия. «Потому что дочь уходит, чтобы свить собственное гнездо, берет фамилию мужа. Дочери никогда не принадлежат нам по‐настоящему», – повторял отец. «Но я хочу быть вашей, – хотела она сказать. – Хочу быть вашей или своей собственной». «Я не возьму ничью фамилию», – клялась она, но он уже не слушал.

Всякий значительный человек рождался мальчиком. Пророки и имамы были мужчинами. Муллой всегда был мужчина. Пророка Иону проглотил кит. Иосифу дали цветное одеяние и пророческие сны. Ной знал, когда начнется потоп. А глупой оказалась жена Ноя, которая утонула во время потопа. Именно Ева, жена Адама, впервые взяла в руки плод.

Но Хадия держала все примеры при себе. Именно сестре Моисея пришла в голову умная мысль положить его в корзинку. Именно жена фараона была настолько добра, что вытащила его из реки. Именно Биби Марьям было даровано чудо Иисуса[19]. Биби Фатима была единственным ребенком пророка, и пророк никогда не жаловался на отсутствие сына. И Хадие нравилось думать, что была причина, по которой одним из первых приказаний пророка был запрет курайшитам хоронить дочерей заживо. Прошли сотни и сотни лет, и все же люди по‐прежнему ценили сыновей, сыновья были гордостью семьи. Сыновья носили и будут носить имя семьи в следующем поколении.

Она опирается о перила, чтобы не поскользнуться. Все, кроме папы, уже спят. Ей бы тоже полагалось спать, но жажда замучила, поэтому она осмелилась потихоньку спуститься вниз, выпить воды. На дверце холодильника сияет тест Амара. В голубом свете чернила, которыми написана цифра, отливают фиолетовым. Она сама не знает, как определить свое чувство, но оно ей точно не нравится. Не нравится, как оно сжимает ее сердце. Ей не нравится, что может быть предел той радости, которую она испытывает за Амара. Вечером отец пришел домой, и они с Амаром пожали друг другу руки, как бизнесмены. Но когда отец сказал ему, что в эту субботу они поедут в торговый центр, Амар снова превратился в мальчишку. Он так кричал «ура», так крепко обнимал ноги папы, что тот засмеялся. Мама протянула руку, коснулась папиной ладони и улыбнулась, когда он взглянул на нее. Папа был щедр – сказал, что Амар может сделать туфли на заказ, что, как всем было известно из постеров, стоило дороже. Амар был благодарен отцу, но позже разговаривал с сестрами свысока. Его туфли будут лучше, чем все их вещи.

После того как тест Амара приклеили на холодильник, Хадия спросила мать, нельзя ли ей купить карандаш для подводки глаз и накладывать блеск для губ, как это делают все остальные девочки в классе. И может, иногда делать макияж для походов в воскресную школу. В мечеть ходил мальчик, о котором шептались все девочки. Они собирались в туалете, припадали к зеркалам и складывали губы трубочкой, чтобы умело твердой рукой наложить блеск для губ. Если мимо проходил тот мальчик, все громко смеялись. Хадие не хотелось смеяться, когда старший Али просто проходил мимо, и не хотелось краситься только для того, чтобы он взглянул на нее, но так здорово не быть единственной в классе замухрышкой, которую мать одевала в чересчур мешковатую одежду. На это мама ответила, что нехорошо пытаться привлечь чье‐то внимание. «Что за ребячество, Хадия! – упрекнула мать, когда Хадия напомнила, что она тоже получила все «А» по последним тестам. – Тебе не идет. Для Амара это было чем‐то особенным. Сама знаешь».

Она так тихо стучит в открытую дверь отцовского кабинета, что он не сразу поднимает глаза от бумаг.

– Почему ты не спишь? – спрашивает он и жестом приглашает ее войти. Снимает очки и кладет на стол.

– Я должна что‐то тебе сказать, – шепчет она.

Папа кивает ей на стул перед письменным столом. Она садится. На столе стоит пресс-папье, которое Хадия сделала в четвертом классе. Широкое, покрытое блестящим глянцем. Когда учительница вернула его Хадие, она так гордилась тем, что сделала прекрасную вещь. Сейчас пресс-папье выглядит просто неуклюжим бесформенным комом. Жаль, что отец его не выбросил. Но с другой стороны, он его сохранил, и Хадия думает, что, может быть, ошибалась. Может, стоит снова пересчитать лица на семейных снимках. Найти другой способ попросить у мамы то, что она хочет.

– Амар сказал мне, что ты много ему помогала. Я горжусь тобой, – говорит отец.

Именно это она хотела услышать. Но теперь, когда услышала, почему‐то хочется плакать.

– Что ты хотела сказать мне? – спрашивает он.

– Ничего… не важно… – бормочет она и мотает головой.

Но папа видит, что она лжет.

– Говори, Хадия.

Он подается вперед. Голос такой, словно он вот-вот рассердится.