Место для радуги

Несмотря на то, что пищу раздавали в изоляторе три раза в день, усваивалась она только с утра, на завтрак, потому что за ночь проветривалась от хлорки и камера, и легкие тех людей, которые в ней находились. Получение пищи происходило так: было слышно, как к двери подъезжает тележка с пищей, которую развозил дневальный, сопровождаемый дяденькой в форме. Открывалось окошко в двери, называемое «кормушкой». Все должны моментально выстроиться вдоль стены, а дежурный отчеканить доклад. С той стороны «кормушки» в камеру начинают залетать алюминиевые миски с кашей. Дежурный должен поймать миску на лету, при этом выкрикнув:

— Одну тарелку каши получил.

Тут же он пулей бежит к столу, ставит на него пойманную миску и также быстро бежит обратно к «кормушке», в которую уже залетает следующая. Если ты — не дежурный, ты стоишь и смотришь, как бедолага носится от «кормушки» к столу и обратно, истошно крича:

— Одну тарелку каши получил, две тарелки каши получил, три тарелки каши получил…

Следующую миску он не успел поймать, и она оказалась на полу вместе с кашей.

— Четыре тарелки каши получил, — все равно орет дежурный, подхватывая с пола миску с остатками каши и ставя её на стол.

Если он ошибется и скажет слово «миска», а не «тарелка», голос в кормушке спросит его:

— Дежурный, почему ты говоришь слово «миска»? Ты хочешь сказать, что к вам относятся как к собакам?

— Нет, гражданин начальник, — кричит дежурный. — Простите, оговорился.

Следом за кашей в «кормушку» просовывается хлеб:

— Четыре пайки хлеба получил, — орет дежурный и бежит с хлебом к столу.

Аналогично происходит с компотом или чаем, только кружки не залетают, а ставятся на край «кормушки», но забирать их оттуда надо очень быстро, потому что очередная кружка выталкивает на пол предыдущую, если дежурный не успел её забрать. Если дежурный был слишком медлителен или недостаточно громко выкрикивал, сколько и чего он получил, на утреннем «обходе» ему это аукнется. Даже если еда не лезет, надо заставить себя съесть завтрак, потому что за ним следует утренний «обход», а вместе с ним — утренняя порция хлорки, после которой в обед ты уже не можешь ни есть, ни пить — под хлоркой всё моментально выходит обратно с раздирающим нутро кашлем и пенистой рвотой. После обеда следует «прогулка» и полуденная порция хлорки. Затем вечерний «обход» и вечерняя порция хлорки. Потом ужин, который, как и обед, организмом просто не принимается. Находясь под действием хлорки, даже если заставить себя съесть корочку хлеба или ложку каши, не почувствуешь ни вкуса, ни насыщения. Впрочем, голода в этом состоянии тоже не чувствуешь.

В одиннадцать — отбой. Дежурный получает завернутые в рулет матрацы с одеялами и подушками, отстегиваются вертикально пристегнутые к стене койки, и измученное тело наконец принимает горизонтальное положение. Но уснуть удается далеко не сразу — кашель и нарушенный ритм дыхания мучают ещё долго. Ты лежишь, закутавшись в «ультратонкое» одеяло и осмысливаешь весь ужас прошедшего дня, сопоставляя его с ужасом вчерашнего. В полшестого утра подъем, койки пристегиваются к стене, спальные принадлежности сдаются. Потом завтрак, и всё по-новому.

Двое суток, проведенных в штрафном изоляторе, показались мне вечностью. Я понял, что возвращаться сюда ни в коем случае нельзя и был решительно настроен вести себя в отряде тише воды, ниже травы и как можно меньше обращать на себя внимание. Часто было такое, что люди, выходя из ШИЗО, настолько боялись вернуться обратно, что сами шли к старшине и просили принять их в «активисты», после чего становились ещё более ярыми стукачами, чем те, которые в изоляторе ни разу не были. Меня приводила в смятение мысль о том, что сейчас мне могут предложить работу в «активе», отказ от которой будет равнозначен возвращению в изолятор. В уме я перебирал всевозможные варианты, как я буду «съезжать» с подобных предложений, но их не поступило — у администрации колонии была несколько иная программа в отношении меня. Если бы я тогда знал наперед всё, что меня ждет.

Мог ли я тогда предположить, что всё происходящее — это не цепочка случайностей и даже не следствие моего преступления, а кем-то заранее написанный сценарий на многие годы вперед? Конечно, нет.

Преступление и наказание

«И совершу над ними великое мщение наказаниями яростными; и узнают, что Я — Господь, когда совершу над ними мое мщение»

(Иезекииль 25:17)

Я был уверен, что двое суток в ШИЗО — это профилактический шаг администрации, направленный на то, чтобы выбить из меня излишнюю самоуверенность и дерзость, которая, по их мнению, во мне присутствовала. Возможно, во мне это и было, потому что, на мой взгляд, заключенные были уж слишком забиты и запуганы.