Место, где пляшут и поют

Ветер по-разбойничьи свистнул и, будто испугавшись содеянного, разбежался ручейками по закоулкам и затаился, глухо ворча. Савелий Михалыч быстро поднялся и вернулся через дыру во двор. Сочувственно гомоня, его тут же окружили соратники. К ним присоединился и Василиск, попытавшийся с ходу овладеть высочайшими брюками, чтобы отряхнуть с них даже самую мельчайшую пыль. Савелий Михалыч уворачивался от его нежных рук как мог.

—Теперь вот и забор надо новый ставить! —сухо заметил он онемевшему Аристарху Марковичу.

— Поставим! — безголосо сказал тот.

Василиск, согнувшись в три погибели, колдовал над роскошными брюками. Аристарх Маркович, очнувшись, отпихнул зама.

—Идите, Василий! —прикрикнул он, обретая дар речи. —Не путайтесь под ногами! Василиск подчинился, но обиделся насмерть. Савелий Михалыч осмотрелся. Со всех сторон его окружали обветренные, напряженные лица. Все будто ждали каких-то необходимых, единственных слов.

—Работайте, —с досадой сказал Савелий Михалыч. -Работайте, господа! —и пошел к машине. Страдальчески охая, прихромал Василиск. Рукав белоснежного халата был выпачкан в грязи.

—Вот, —потрясенно сказал Василиск, ища сочувствия. —Я, что ли, виноват? Я сам плечо ушиб. Больно! Ветер опять разошелся. Медсестры принялись вяло махать метлами. Гущин плюнул в сторону забора, бросил на землю грабли.

— Девчата! Зоя! Ну, невозможно же… — взмолился он. — Все сдувает! Давайте лучше мины искать! Изнемогшие небеса выстрелили дождем, гася костры и покрывая рябью асфальт. Медсестры с визгом бросились врассыпную, прижимая к юным грудкам драгоценные метлы. Черная “Волга”, мигая огнями, выкатилась со двора. Гущин подумал, деловито вздернул на буйную голову капюшон, мигнул Сундукову печальным глазом и, воспользовавшись дырой в заборе, исчез. Сундуков вернулся в кабинет и стал ждать. За окном наяривал дождь. Сундуков включил телевизор. Экран явил неожиданно четкую картинку -светловолосую девушку с глазами такой ясности и чистоты, какую могут обеспечить только долгие месяцы полноценного питания.

— Россия — родина слонов, привыкли повторять мы с иронией, - поведала девушка. — И это понятно, ведь в обиход это выражение вошло, когда мы еще были, как говорится, “впереди планеты всей”, —она сделала секундную паузу и добавила с застенчивым торжеством: -Но, возможно, скоро наш доморощенный афоризм может потерять анекдотическую окраску. Из Академии Наук нам сообщили о недавнем открытии, способном, кажется, подтвердить полную серьезность этого утверждения… Но ничего более Сундуков не узнал, потому что в этот момент открылась наружная дверь, и бурный топот заглушил симпатичную девушку. Сундуков нетерпеливо оглянулся, но в комнату, фыркая и пособачьи отряхиваясь, влетел Василиск. Мордочка его выражала крайнюю озабоченночть.

— Капитально шпарит, ага? — сказал он, вытирая ладонями сизые щеки, и сел на стул. Всем было известно, что Василиск чует дармовщину, как верблюд воду, если слово “вода” здесь уместно. Сундуков сник. Опять хлопнула дверь, и появился Гущин. С него лило. Он помахал извлеченной из кармана поллитровкой, добродушно пожаловался: “Мать твою…”, откинул мокрый капюшон, увидел Василиска, поперхнулся и жестко уточнил: “Твою мать!”. Затем он сел, и наступило молчание.

Василиск понял, что пора брать быка за рога. Мордочка его оживилась, заметалась, глаза обратились в полный хаос, губы сложились в трепещущий угольник.

— Хе-хе-хе! —закудахтал он. — Это я понимаю! С устатку, как говорится… Это по-мужски! Хлесь-хлесь, и в дамки!

Он тарахтел без умолку. В предвкушении выпивки Василиск неизменно вспоминал славные студенческие деньки, и, по его словам, выходило, что был он забубенным бражником, заводилой студенческих проказ, почти вагантом. Почему из ваганта получилась такая скотина, он не объяснял.

Гущин выслушал несколько древних легенд, а потом вдруг спросил:

— А слабо тебе, Василиск, на секционном столе выпить?

— Да мы в анатомичке… — завелся Василиск, едва не задохнувшись от отчаянности воспоминаний.

— На бутылку! — без тени улыбки сказал Гущин.

Василиск захихикал и заговорщицки покосился на Сундукова, как бы намекая, что бутылка у него в кармане.

—Пошли! —скомандовал Гущин, доставая из стола два служебных стакана. Они покинули уютный кабинет и, прорвав заслон дождя, вбежали в морг. Здесь горело электричество, и санитарка —Таисия Обмывающая Трупы —сосредоточенно бродила меж пустых страшных столов. Увидев Гущина, она оживилась, засеменила навстречу и свистящим шепотом сообщила:

—Иваныч! Я что видала!.. Намедни, как ветер поднялси, и целое светопреставление началось, я, было, на крылец хотела взойти, а тут он и явился!

— Да кто? — оглядывая углы, спросил Гущин.

—Князь! Ликом светел и в одеждах горящих!.. А вихорь его как подхватит! Да как понесет! А за ним — бесы! По воздуху!

—Бесы? —удивился Гущин, покосившись на Василиска. —Брось врать! И не князь это вовсе… Хотя…

— Истинно князь! Ликом светел… И — полетел!

— Да где ты видела, ты ж не выходила…

— А через окошко!